Бойфренд в наследство - Линдси Левитт

– Да, всего лишь какие-то старые вывески и знаки. Вегас – это не только игровые автоматы. К твоему сведению, Дакс, это здание-«раковина» – приемная старого мотеля La Concha, открытого в шестидесятые годы прошлого века. Разве это не удивительно?

Он пожал плечами:

– Наверное… Так это недействующий мотель? Что он делает на этой стороне бульвара?

– Он находился здесь не всегда. На прежнем месте его демонтировали, перевезли сюда на огромных грузовиках и полностью восстановили. Только в Вегасе способны на такое. Вывеска и стойка портье в холле тоже оригинальные. А еще смотри! – я указала на неоновый стеклянный башмак на противоположной стороне улицы. – Сотрудники музея реставрируют популярные вывески и зажигают их. История! Это наша… это история Лас-Вегаса.

– Как я понимаю, ты хочешь зайти внутрь? – спросил Дакс, открыв дверь.

Нас обдало жаром. Отель служил теперь магазином подарков и сувениров; здесь продавались кофейные кружки, футболки в стиле хипстеров и книги о Вегасе. Я знала, что в одной из этих книг есть фотография часовни «Роза Шарона», но не стала говорить об этом Даксу. Эта тема, похоже, оставалась запретной, хотя именно моя часовня (ну или письмо дедушки) свела нас вместе.

Дакс вынул из заднего кармана брюк портмоне – непрочную вещицу от Velcro, принявшую форму его ягодицы.

– Нам, пожалуйста, два билета, – сказал он.

– Я сама за себя заплачу, – прошептала я.

– Мама воспитала меня по-другому.

– Ну-ну…

– Если ты заплатишь за себя, я не смогу назвать нашу встречу свиданием.

Свидание, свидание, свидание, свидание… СВИДАНИЕ? Как можно называть нашу встречу свиданием? Еще четверть часа назад я даже не была уверена, что мне стоит пройти сотню футов по выставочному залу с этим парнем. Но я ничего не сказала и не стала пытаться заплатить за билет. Потому что мысль, что это свидание, показалась мне не худшей идеей.

Девушка за стойкой указала на раскрытую папку на столе из светлого дерева:

– Для посетителей у нас предусмотрены часовые экскурсии. Они начинаются каждые полчаса. В следующей группе есть свободные места, можете присоединиться, если желаете.

Дакс посмотрел на часы:

– Мне придется придумать какой-то предлог, чтобы извиниться перед Минервой за то, что не вернусь на выставку. У нас есть час?

– У меня есть кое-какое влияние на босса.

Кладбище неоновых огней располагалось за «раковиной». Территорию площадью два акра прорезали дорожки, вдоль которых были выставлены в довольно креативных композициях вывески, указатели и дорожные знаки. Мы присоединились к группе из пятнадцати человек – в основном пожилых горожан и нескольких туристов. Наш экскурсовод с осипшим голосом и жидкими редеющими волосами провел нас мимо сотни экспонатов. Некоторые из них были фрагментами старых фасадов, другие оказались просто буквами или отдельными словами. Но наше внимание привлекли, конечно, полноценные вывески. Почти все экспонаты были снабжены пояснительными табличками; оставалось только указать на ту, которая тебя заинтересовала, и спросить: «Что было “У бойкой Салли”?» И гид без запинки называл «даты жизни» салуна или отеля – когда он открылся, когда закрылся. Часть кладбища была отведена под вывески старых мотелей – реликтов того времени, когда Вегас был всего лишь заправкой с дюжиной ночлежек и лавчонок на дороге Солт-Лейк-Сити – Лос-Анджелес. Где-то в середине экскурсии мы немножко отстали от группы, и Дакс прошептал:

– Этот музей находился здесь все время, а я ничего о нем не знал…

– Зато ты посчитал «Пышную свадьбу» зрелищным и достойным твоего посещения мероприятием.

– Тебе реально здесь нравится? – спросил он.

– Где? На кладбище? А как здесь может не нравиться? Магия неоновых огней так завораживает!

– Нет, я о Вегасе. – Дакс изобразил руками большой пузырь. – Ты явно всем этим увлечена. Своей часовней. Историей города. А вот мне здесь не нравится. Это город, откуда, однажды приехав, уже не вырвешься никогда.

– Как тебе может не нравиться жить в Лас-Вегасе? Здесь солнечно и ясно двести девяносто два дня в году. Здесь ты можешь позавтракать в буфете в четыре утра. Сюда приезжают с гастролями группы из всех уголков страны. И давай не забывать о выставке «Пышная свадьба».

– Двести девяносто два? Это точная цифра?

– Это точный среднестатистический показатель.

Дакс пнул камешек:

– Ну допустим. А жара?

– Это…

– Да-да, жара. Да еще воздух жутко сухой. Когда на улице сорок шесть градусов, все просто засыхает. А еще здесь все приезжие. Люди, не жившие здесь из поколения в поколение. Тут ни у кого нет корней. Нет преемственности поколений, нет близких отношений с соседями. В Алабаме я знал каждого в нашем квартале, а здесь… «Алабама – милый дом», как поется в песне. А здесь мне ничего не мило, кроме разве что часовни дедули.

– «Мечта Купидона»? Как ее можно сравнивать с домом?

– Это родное. Семейное. Близкое. А остальной город – это полупустые торговые пассажи на Стрипе и оштукатуренные дома – все одинаковые, как клоны.

– Это ты так Лас-Вегас описываешь, да? Город ослепляющих огней?

– Ни разу не слышал, чтобы его так называли. Я думал, так говорят о Нью-Йорке.

– «Город ослепляющих огней» – моя любима песня ирландской рок-группы U2. И, по-моему, это выражение как нельзя лучше подходит Вегасу…

– Хуже всего то, что твой Вегас обворовывает другие города…

– Да. Это мировая столица развлечений.

– Спорное утверждение.

– Дакс!

– Я, в общем-то, не имел в виду развлечения. Я говорю о… Представь себе, что ты уехала отсюда. И возвращаешься лет через двадцать. Чем будут те места, которые ты сохранишь в памяти? Отелями? Ты приедешь – и не узнаешь свой любимый город. Здесь никто и ничто не пускает корни. Здесь нет ничего своего, доморощенного.

Я присела на корточки рядом с фрагментом старинной вывески «Золотой самородок». Отель с таким названием не раз перестраивался и изменялся, но он до сих пор – по прошествии семидесяти лет – функционирует и принимает гостей. Он «пустил корни».

– Однажды моему отцу довелось побывать на фотосессии для одного местного журнала. Это была какая-то реклама высокой моды с девушкой в струящемся вечернем платье посреди пустыни. Парень-осветитель обливался потом и ругал слишком яркое солнце. И все время повторял, что люди, захотевшие здесь жить, должно быть, забыты Богом, как и сам город. А потом солнце стало опускаться – а ты уже знаешь, какие здесь закаты: розовые, величественные, безграничные. Любуешься ими, и в тебе нарастает ощущение, будто все возможно и ты часть чего-то огромного, необъятного. Отец потом рассказывал, что тот парень повернулся вокруг своей оси, глядя на небо как зачарованный, и воскликнул: «Спасибо, что вразумил меня, Господи! Я признаю,