Бойфренд в наследство - Линдси Левитт

Возможно, я не понимала, почему я это делала, но я сознавала, что пойти куда-то с Даксом – глупейший поступок по многим причинам. Этих причин было не счесть. Мой разговор с Даксом еще можно объяснить практической целесообразностью. Но мы с ним пошли гулять… куда-нибудь… И с каждым следующим шагом я двигалась в направлении, в котором не должна двигаться.

А может, именно из-за этого я с ним и пошла? Из-за скандальности такого поступка? Наверное, это что-то типа бунта с моей стороны – после того как я увидела отца в новом свете.

Но по большому счету, думаю, мне просто нужно посмотреть, куда это «куда-нибудь» нас заведет.

Глава 8

Мы с Даксом смылись с выставки незаметно. Свежий воздух быстро развязал нам языки. Что только мы ни обсудили – от обручальных колец до туфель на Даксе (темно-синие парусиновые мокасины на резиновой подошве). А рубашка на нем была та же, в которой он пришел на поминки дедушки Джима – то есть костюмная. И заправлена в брюки цвета хаки. Мне даже стало интересно: в чем Дакс ходит, когда ему не нужно одеваться, как бухгалтер? Или наряжаться по поводу и без свойственного южанам?

Разговор перескакивал с темы на тему чаще, чем я привыкла при общении с другими ребятами. Но импульсивность Дакса пришлась мне по душе. Мы пересекли парковку, дошли до улицы и посмотрели вправо-влево. Это была культурная зона бульвара Лас-Вегас. Не такое подходящее место для прогулок, как Стрип в четырех милях к югу.

– Честно говоря, я никогда здесь не был, – признался Дакс. – Отец водил меня на бейсбольные матчи в Cashman, но больше… Ух ты! Это здание через дорогу – библиотека?

– Ты прикалываешься? – я указала на детский музей «Дискавери», красно-серое здание с цилиндрической бетонной башней. – Ты ни разу не был там на экскурсии? И в Музее естественной истории тоже не был?

Дакс пожал плечами, как бы извиняясь:

– Вряд ли меня можно назвать местным жителем. Я здесь родился, но когда мне было два года, родители переехали в Бирмингем.

– Вот откуда у тебя акцент! – воскликнула я.

– Ну уж точно не от проживания в Неваде, – нараспев проговорил Дакс. – Мы с мамой вернулись сюда только прошлым летом.

Дакс не упомянул об отце. Похоже, у нас с ним больше общего, чем я думала.

– Мои родители тоже в разводе, – сказала я.

Дакс устремил взгляд через улицу.

– Мой папа умер. Дедуля пожалел маму, сказал, что позаботится о нас, пока мы снова не наладим нашу жизнь. – Дакс прочертил ногой круг на тротуаре. – Прошел почти год. Маме сейчас намного лучше. Она практически оправилась. Дедуля печется о ней, как о родной дочери. Не такой уж он плохой человек.

– О! Извини.

– Принято.

По крайней мере, я не спросила у Дакса, как умер его отец. Когда ты сообщаешь о смерти человеку, который не был знаком с усопшим, за выражением соболезнования обычно следует вопрос «А от чего он умер?». Чем чаще мне его задавали, когда умер дедушка Фрэнк, тем паршивее становилось на душе. Потому что люди интересовались только причиной его кончины – и никто не спросил, как он жил и каким был при жизни. А я не знала ответа на их вопрос; никто не знает ответа.

Как именно умер дедушка Фрэнк? Заснул на операционном столе и больше не проснулся – или он сначала очнулся? Ощутил ли он, как слабело и замедлялось его дыхание – или сделал только один большой вдох, а потом его сердце остановилось?

Наверное, Дакса терзали такие же мысли. Только сильнее и чаще. Потому что его отец умер молодым и, скорее всего, его смерть была мгновенной и внезапной. Возможно, он погиб в аварии. И всякий раз, когда Дакс садился в машину, он, должно быть, думал: на что походил тот страшный звук, и как быстро его отец ощутил боль, если вообще успел ее ощутить? Хотя, возможно, Дакс не обладал таким нездоровым воображением, как я.

– Нет, я серьезно. Мне правда жаль.

Дакс вздохнул:

– Тебе не кажется, что все эти слова не подходят для разговора о смерти? Я говорю «Извините» или «Мне жаль, что так вышло», когда проливаю воду на чей-то пол.

– А какие слова, по-твоему, подходят?

Синева в глазах Дакса потемнела, стала насыщеннее:

– Бранные.

– Ласковые и нежные тоже должны быть, – возразила я. – Для выражения горя, раскаяния и сочувствия.

Мы так и не решили, куда идти. Если вообще собирались куда-то пойти. Мы стояли на углу улицы рядом с каким-то загорелым мужчиной в замасленных джинсах и толстовке. Мне на ум приходили и тут же улетучивались всякие ругательства, эвфемизмы и такие пошлые, но являющиеся признаком хорошего воспитания слова, как «соболезнование». Наконец я выпалила:

– Блин-горелый-рили-кислюсь.

– Блин-горелый-рили-кислюсь? – лицо Дакса скривилось в ухмылке. – Это же… ужасно. И это лучшее, что мы можем предложить?

– Это я предложила. Никаких идей от тебя я пока не услышала.

– Ладно. Хорошо. Блин-горелый… как там дальше?

– Блин-горелый-рили-кислюсь. По-моему.

– Все! Забываю о свадьбах – ухожу в похоронный бизнес. Составление панегириков и печать баннеров с «Блин-горелый-рили-кислюсь» – и все поймут это наше слово.

Да, у нас появилось слово. Оно было для выражения скорби, и это было наше общее, понятное нам обоим слово.

Светофор переключился на зеленый. Я сощурилась от солнца.

– Так, мы пойдем куда-нибудь? Я не знаю, сколько времени в моем распоряжении.

– Я подумал, мы могли бы придумать что-нибудь спонтанное. Ты когда-нибудь позволяла себе это?

Конечно. Например, сегодня. Так что хватит одного раза.

– А куда бы ты хотел пойти? Большинство интересных местечек справа. Там есть классная фабрика мороженого. А еще можно пойти в Старый Мормонский форт. Я никогда там не была. Даже не знаю, что это такое.

Дакс оглянулся:

– А что представляет собой Музей неона?

Я ткнула его кулаком в плечо – чуть сильнее, чем хотела.

– Ничего себе! Ты никогда не был на Кладбище неоновых огней? – схватив Дакса за руку, я потащила его вниз по улице. – Поверить не могу, что ты там не был. Это самый классный парк в Лас-Вегасе.

Дакс споткнулся за моей спиной:

– Я же тебе говорил, что ни разу сюда не спускался.

– Наши часовни всего в двух милях отсюда.

– Две мили в Лас-Вегасе – это десять часов отвлеченного внимания. А что там? Просто какие-то старые вывески и знаки?

Я замерла как вкопанная у входа в музей – белое бетонное строение в форме