Искупление - Элизабет фон Арним

Подробностей Агата не знала. О смерти Эрнеста упомянули в статье под заголовком: «Уличное движение в Лондоне вызывает тревогу – растет число катастроф», объединив несколько трагических случаев. Но имя и адрес пострадавшего тотчас привлекли ее внимание, и, прежде чем отвернуться от окна, Агата приняла решение.

Теперь никакие препятствия не разделяли их с Милли. Как ни печально, они потеряли мужей, и обе были свободны. Агата знала, где теперь ее место – рядом с сестрой. И пусть встреча с остальными Боттами причинит ей боль, она это стерпит; да, она готова вынести любую муку, ведь ей и не такое приходилось терпеть, лишь бы быть рядом с Милли в ее горе. Эрнест был предан своему клану, и, хотя теперь он мертв, она все равно это скажет: с ней он обошелся жестоко. Впрочем, судя по письмам Милли, в остальном он жестокостью не отличался. Похоже, сестра была с ним счастлива, особенно в последние годы, и, разумеется, у нее было все, что только можно купить за деньги. А Агата так устала от бедности и вдобавок страшилась будущего – что станет с ней, если владелец отеля выставит ее за дверь? Рядом с Милли она найдет наконец пристанище, надежную тихую гавань, пусть даже печальную. Впрочем, Агата так поспешно решила ехать к сестре вовсе не из-за ее богатства, просто богатство сделало это возможным.

Полная решимости, как и всегда, когда дело касалось кого-то из близких, она тотчас отбросила бухгалтерские книги, собрала пожитки, такие скудные, что они с легкостью уместились в небольшой сумке, с которой она когда-то сбежала из Титфорда (да еще место осталось), и, возможно, в последний раз сошла по вьючной тропе к большому отелю в долине. Агата так твердо заявила хозяину, что он должен ссудить ей деньги на дорогу до Лондона, что тот, точно завороженный, немедленно согласился. Сестра все вернет, пообещала Агата, гордо вскинув иссохшую голову. У нее богатая сестра…

Владелец отеля уже собирался оплатить проезд несчастной мадам Ле Бон, этой замечательной женщине, что так много выстрадала и чья гостиница досталась ему так дешево, в качестве прощального дара, но после ее заверения в благосостоянии сестры тотчас согласился одолжить ей денег, подумав: если сестрица богата, глупо отказываться от оплаты, – а бедняжка Ле Бон рассыпалась в благодарностях даже за эту ссуду.

Агата добралась до Лондона около полуночи и намеревалась сейчас же отправиться в Титфорд, чтобы прижать Милли к сердцу, как это сделала она, когда вернулась домой в тот далекий день: прижала ее к сердцу и пообещала нежно любить, заботиться о ней. Да, так она и сказала – Агата запомнила каждое слово. Только вот осуществить намерение не удалось: оказалось, что последний поезд на Титфорд уже ушел. Тогда твердой рукой она подхватила сумку (подобные усилия были для Агаты детской забавой: тяжелый труд сделал ее жилистой и выносливой) и побрела по ночным лондонским улицам в поисках дешевого жилья. До Блумсбери она дошла пешком – ей ничего не стоило совершить подобную прогулку, – тоже припомнив (как и Милли на следующее утро), что там многие сдают комнаты внаем, и тоже подумала, что было бы неплохо провести ночь там, где прошли годы ее юности. По пути она заблудилась и оказалась на Пикадилли-серкус, хотя направлялась, как ей казалось, в сторону Трафальгарской площади, однако прохожие обращались с ней почтительно, и никто не пытался навязаться ей в попутчики. Когда же наконец она добралась до тесных кварталов своего детства, то, несмотря на поздний час, не смогла удержаться и, прежде чем искать комнату, решила задержаться всего на минутку, только бросить взгляд на дом, где когда-то жила вместе с Милли, после минувших лет и всего, что произошло за эти годы. Сердце ее готово было разорваться от переполнявших чувств, когда она увидела ту же табличку, которую заметила Милли на следующее утро.

Агата остановилась, не сводя глаз с дощечки, и в свете ближайшего фонаря смогла разобрать надпись.

Как странно. Вот так удача, и как вовремя.

Шел уже второй час ночи, спящий дом покоился в тишине, но Агата поднялась по ступеням и позвонила.

Табличка гласила: «Сдаются комнаты внаем». В объявлении не говорилось, что нельзя снять комнату на ночь, сказала себе Агата, когда на звонок никто не вышел, и решила звонить до тех пор, пока ей не откроют.

Первым оказался полицейский, медленно обходивший квартал. Посмотрев на даму и ни слова не сказав, он пошел своим путем.

Следующей была женщина из соседнего дома: высунув голову из окошка второго этажа, она сказала, что звонить бесполезно – никто ее не услышит – но если нужна комната, она сама…

И потом уже показалась дама-управляющая. Сонная, в халате, она опрометью кинулась к двери: безотчетное чувство, что на крыльце не все благополучно, пробудило ее от дремоты. Хозяйка проворно отодвинула засов, и как раз вовремя, чтобы помешать этой гарпии из соседнего дома, этой подлой стервятнице, которая нагло лезет не в свое дело и норовит умыкнуть чужих постояльцев, увести у нее квартирантку.

– Ах, бедняжка, дорогая моя бедняжка! – воскликнула дама при виде высокой, одетой в траур фигуры (даже в этот час она не забыла выразить гостье сочувствие при встрече).

– Мне нужно переночевать, если это возможно, – сухо сказала Агата и, не дожидаясь приглашения, вошла в дом и решительно поставила сумку на столик в прихожей.

– О, именно это я и хотела вам предложить, – заверила ее хозяйка, не успев взглянуть на ее ботинки.

Так Агата и оказалась в их прежнем доме на следующее утро, когда появилась Милли, но сестры не узнали друг друга.

Глава 5

Совершенно измученная, Милли сразу после завтрака рухнула в постель и мгновенно провалилась в сон, а когда проснулась, было темно: оказывается уже наступил вечер.

Милли села на кровати и машинально привела в порядок волосы. Освещенное окно в доме напротив давало достаточно света, и она заметила, что поднос с завтраком исчез. Значит, пока она спала, кто-то побывал в комнате, а она не услышала ни звука, ни единого звука за весь день.

«Благословенный сон! Несуетная птица!»[21] – вспомнила Милли (Артур читал ей так много стихов, что не все запомнились точно). Желание цитировать возвышенные строки объяснялось необычайным душевным подъемом: на несколько часов она погрузилась в полнейшее бесчувствие, сбросила непомерную тяжесть жизни и проснулась освеженной, головная боль исчезла, мысли прояснились. Милли даже