Южная пустошь 7 - Алёна Цветкова

Адрей, не выпуская из рук мальчишку, сделал шаг вперед и выложил на край скамьи, на которой я сидела, несколько белых конвертов, обратной, чистой стороной вверх.

— Вот, — напряженно произнес он, — он выкрал твои письма…

— Что⁈ — ахнула я, хватая конверты… Я не верила, что это правда, но имена адресатов на лицевой стороне были сделаны моей рукой… И именная сургучная печать тоже была моей… Я невольно схватилась за карман, ключ лежал на месте.

— Я не крал, — возмущенно прошептал мальчишка, — я взял на время. И вернул бы их на место, сразу, как только…

Он запнулся и не договорил. То ли сам понял, что натворил, то ли Адрей поспособствовал, заставив внука замолчать раньше, чем он наговорит то, что усугубит его положение. Хотя куда уж больше. Теперь я понимала страх, который услышала в голосе бывшего мужа.

Воровать плохо, можно загреметь на каторгу на несколько лет. Воровать у королевы, пусть пусть и очень маленькой страны, хуже вдвойне. Каторга может продлиться всю жизнь. Но воровать секретную корреспонденцию… За такое получают обвинение в шпионаже или в государственной измене и наказывают смертной казнью.

— Елина, — Адрей знал, что грозит юному Гирему, — умоляю… Ваше величество…

Он медленно, не отрывая от меня глаз, опустился на колени, и опустил голову, чтобы спрятать то, что было в его глазах. И снова попросил:

— Умоляю, сохрани ему жизнь, — его хриплый голос был наполнен страхом и слезами. Еще немного и Адрей разрыдается. Хотя такое очень сложно представить. Еще мгновение назад я не поверила бы в такой исход. — Елина… прояви милосердие… Я тебя прошу…

Он просил, но сам не верил в то, что я прислушаюсь к его словам. А я невольно вспомнила, как точно так же просила его не оставлять меня, больную и измученную после побоев, без всякой помощи и надежды в портовом кабаке на окраине Беломорья. Там, где моя жизнь и честь не стоили даже гринки, где меня изнасиловал и ограбил бы первый же матрос, пробудившийся после ночной пьянки.

Но Адрей тогда рассмеялся мне в глаза и заявил, что он всего лишь вернул меня туда, откуда взял…

Если бы не Гирем, который чудом оказался в том самом кабаке, моя жизнь закончилась бы в страшных муках.

— Елина, — он не сдержался. Он знал о чем я думала, и что вспоминала, он помнил, как сознательно отравлял мне жизнь, создавая невыносимые условия, — это моя вина. Я недосмотрел… Казни меня, но сохрани мальчишке жизнь. Я знаю, что не вправе просить тебя о милосердии, но… Умоляю, — прошептал он без всякой надежды.

Он знал, я в своем праве. Никто и никогда не осудит меня, если я прямо сейчас крикну охрану и отправлю маленького Гирема в подвал, чтобы под пытками выведать, на кого он работал, по чьей указке выкрал секретную корреспонденцию и кому должен был ее передать.

Никто и никогда не осудит меня.

И я только что, несколько мгновений назад приговорила к смерти двух таких же детей, как он. Чуть постарше, но прямо сейчас для меня это не имело значения.

— Не надо за меня заступаться, — мальчишка не стал падать на колени, как Адрей. Напротив, он вскинул голову, становясь еще более похожим на Третьего советника, и впился в меня его тяжелым, пронзительным взглядом. Даже страх куда-то исчез. — Я готов ответить за то, что сделал! Не трогайте деда, казните меня.

И столько было в его взоре решимости взойти на эшафот, что я невольно улыбнулась. Этот ребенок просто не знает, что такое настоящий страх и ужас, обреченность и понимание, что твоя жизнь закончится прямо сейчас. Он никогда не испытывал ничего подобного, и думает, что все будет так же легко и просто, как всегда.

Но…

Я медленно, перетасовала конверты… Здесь были только те, которые были закончены и запечатаны. Хотя, возможно, черновики и недописанные письма, его просто не заинтересовали, или он уже отдал их, или выбросил…

— Адрей, — я отложила конверты в сторону. Хватит думать, пора принимать решение, — уходи. Оставь нас…

— Ваше величество! — Адрей испуганно вскинулся. И я увидела, что его щеки мокрые от слез. — Ваше величество, — всхлипнул-выдохнул он, — умоляю! Это я виноват! Казните меня!

— Уходи! — резко осадила я.

И отвернулась. Видеть, как Адрей унижается и плачет совсем не доставляло удовольствия. То ли от того, что высокомерный бывший герцог Бокрей сломался и ползает у моих ног, захлебываясь в рыданиях и умоляя быть милосердной. То ли от того, что вопреки всему, где-то в глубине души появилась мерзкая и противно-липкая радость: я отомщена, я отплатила ему той же монетой, заставив ощутить хотя бы часть того унижения, которое чувствовала я, когда он был моим мужем.

— Уходи! — повторила. И приказала, пустив нетерпение в голос. — Немедленно!

Больше не могла выносить ту гадливость, которую вызывали во мне мои же, собственные чувства.

Но Адрей понял все по-другому… Он замолчал… Медленно, на трясущихся ногах поднялся. И, сгорбившись и как будто бы резко постарев, став похожим на самого настоящего деда, развернулся и зашаркал прочь, не в силах вынести груз, повисший на его плечах… Не знаю, возможно он жалел, что сам привел ко мне своего внука, надеясь, что я снова буду добра к нему. А, возможно, он жалел о том, что когда-то сам вел себя со мной, как скотина.

Гирем, метнул отчаянный взгляд в согнутую от горя спину. На мгновение в его глазах вспыхнул ужас, появились слезы… Но стоило ему моргнуть, как все исчезло. Он еще выше задрал нос и теперь смотрел на меня, как будто бы свысока.

Маленькая копия Третьего советника. Внешне. А может и внутренне.

И может быть я еще пожалею, о том решении, которое приняла.

— Садись, — кивнула я на скамью, стоявшую напротив. — Рассказывай…

Мальчишка медленно, не отводя от меня такого знакомого взгляда, который долгие годы снился мне в кошмарах, попятился к скамье и неловко присел на самый край, вцепившись тонкими, длинными пальцами в толстое деревянное сиденье.

— Что? — его голос был хриплым. И он прокашлялся, чтобы спросить, — что рассказывать?

— Зачем ты это сделал? — И ощутив каким-то шестым чувством правильное направление,