Номер с золотой визитки - Ксения Шишина

есть только ты, Кимберли, — в одно мгновение просто говорю я, ведь здесь совершенно не над чем думать. Это истинная правда, и ничего честнее её банально не может быть.

— А прежде?

— Никого вот уже больше четырёх лет.

— Но как?

— Сначала из-за тюрьмы, а потом и мысли об этом, если честно, не возникало.

— Это долго длилось? Ну… Пребывание за решёткой?

— Два года.

— А до? Ты… любил?

— Я не знаю, что это за чувство, Кимберли. Я же говорил.

— Ну а симпатию хотя бы испытывал?

— Да, дважды. В старшей школе и в университете, но зашло всё довольно далеко лишь во второй раз.

— И что произошло потом?

— А потом я сел.

— А что же она?

— Она не приходила ко мне и не ждала, если ты об этом. Всё было не настолько серьёзно, Кимберли.

— Извини.

— Да ничего. Просто можем мы, пожалуйста, закончить этот разговор?

— Только ещё один вопрос, хорошо?

— Да.

Сердце сжимается, и его захватывает в свои тиски мука протеста. Но то, что я слышу, кардинально уводит беседу в совершенно другое русло, и я выдыхаю.

— Ты любишь утку? — спрашивает Кимберли, сжимая свои руки вокруг верхней части моего тела в районе грудной клетки. Я скорее догадываюсь, чем чувствую, что тянусь к её ладоням в ответ и прикасаюсь к ним в таком же нежном жесте, каким и она чуть ранее дотронулась до меня, но едва ли понимаю скрывающийся за всем этим подтекст.

— А что?

— Просто скажи, да или нет.

— Когда-то любил, а сейчас даже не знаю. Но с чего такой вопрос?

— Просто сегодня День благодарения, и я думала об ужине. Об ужине с моей семьёй на самом деле, — проясняет всё Кимберли.

Улавливая моментально возникшую в её голосе серьёзность, я скрываю свою наготу второй простынёй, если честно, желая вообще исчезнуть или провалиться сквозь землю. Если речь действительно о том, о чём я думаю, то я хочу оглохнуть.

— Так у тебя поэтому сегодня выходной?

— Именно.

— Желаю тебе хорошо провести время, — без всякого энтузиазма откликаюсь я, выпрямляясь в полный рост и одновременно надёжно оборачивая простынь вокруг своих бёдер. Но Кимберли удерживает меня за пальцы, а по ощущениям и за сердце и не даёт мне скрыться где бы то ни было, не оставляя иного выбора, кроме как обернуться и приготовиться слушать.

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной, — не моргая и не разрывая зрительного контакта, возникшего между нами, прямо и чётко выражает свои пожелания она. Всё это слишком. Слишком запредельно. Слишком безумно. Слишком немыслимо. Слишком за пределами допустимого и однозначно вне зоны комфорта. В конце концов, кто я, кто она, и кто её отец? Я не умею притворяться, а он не позволит этому продолжаться, какой бы взрослой она ни была. Мне больно от одной лишь мысли её обидеть, но так нужно. Никто не должен знать, и её семья особенно. Да и вообще это далеко не единственная причина моего назревающего отказа.

— Но я… Я больше не отмечаю праздники, Кимберли.

— Но так этот ужин хотя бы будет более-менее сносным.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я не была с тобой до конца честной. Я… я не особо и лажу со своим отцом. Так что не у тебя одного есть скелеты в шкафу.

— Что между вами случилось?

— Он хотел, чтобы я пошла по его стопам. В том смысле, чтобы нашла себя в той же сфере, в какой задействован и он. Чтобы желательно вершила правосудие.

— То есть?

— То есть чтобы стала судьёй.

— И отправляла за решётку таких, как я.

— Но я выбрала свой путь, Джейден, я работаю в издательстве и к тому миру не имею ни малейшего отношения.

— Прости, но имеешь. Твой отец полицейский. Ты же понимаешь, что я никак не могу поехать с тобой?

— Он ничего о тебе не узнает, клянусь. Мы можем придумать всё, что пожелаешь. Сочинить какую угодно легенду. Я просто… просто не хочу оставлять тебя одного. Точнее, хочу провести этот вечер с тобой. Пожалуйста?

Она смотрит на меня просящими глазами. В них даже мольба. Медленно тая, моя решимость подвергается испытанию, пока в конце концов не достигает нулевой отметки, когда в какой-то момент я почему-то отказываюсь от своих слов. Я покоряюсь этим чувствам и всей их гамме, лишь надеясь, что мне не придётся пожалеть. Каким-то образом я успешно отвязываюсь на сегодня от Трэвиса и пытаюсь не рассматривать предстоящий вечер, как знакомство с родителями, и относиться к нему так же ровно, как и Кимберли, но все мои усилия оказываются тщетными. Чем ближе становится время отъезда, тем всё сильнее возрастает мой мандраж, а когда мы оказываемся в её машине, я так и вовсе начинаю ощущать основательно вспотевшие руки и подступающее дурное предчувствие. Я не понимаю, что здесь делаю и что творю, но решительно подавляю тошнотворные позывы и заставляю себя сосредоточиться на Кимберли, сидящей за рулём и управляющей кажущимся доисторическим транспортным средством. Это, наверное, самый старый пикап в мире. Я то и дело слышу стуки, скрипы и дребезжания, когда Кимберли переключает передачи. Несомненно, заставляя меня нервничать по поводу безопасности, одновременно это помогает мне переключиться и сосредоточить своё внимание на поездке, а не на окончательной цели передвижения по городским улицам.

— Этому автомобилю место на свалке металлолома, и, причём, уже давно.

— Не спорю, он старый, да и вообще на нём ездил ещё мой отец, но я люблю его и пока не готова променять на что-либо другое.

— Любовь любовью, но риск не всегда дело благородное.

— Я бы так не сказала. В конце концов, рискнув, я не так давно, кажется, спасла чью-то жизнь.

— Сейчас речь о твоей.

— Послушай, я регулярно посещаю автосервис и при необходимости вкладываюсь в ремонт.

— Не проще ли уже купить новый автомобиль, чем бесконечно латать старый, особенно учитывая тот факт, что современные стандарты безопасности ему всё это всё равно не привьёт?

— Может быть, и проще, но порой что-то проверенное надёжнее незнакомых вещей.

За этой небольшой вроде как перепалкой я и не замечаю, как мы уже достигли пункта назначения, и относительно ориентации в пространстве прихожу в себя лишь в подземном паркинге, когда Кимберли паркуется недалеко от лифтов, курсирующих между стоянкой и жилыми этажами. Слишком скоро мы выходим на нужном этаже, и хотя я не страдаю клаустрофобией, а длинный коридор в любом случае не является замкнутым пространством, воротник рубашки меня будто душит. Это чувство лишь усиливается, когда Кимберли представляет меня,