Её Сиятельство Графиня - Лика Вериор

— Девку-девку покажите!

— А ну-ка, пос-сторонись! Сделка идёт! — раздавалось разными голосами.

— Барыня, без матери продавать, как-то оно…

— А ну молчать, меня мальчишка интересует!

Лизавета нахмурилась. У неё закралось нехорошее предчувствие. Да что там предчувствие, очевидно — прогулка переставала быть томной. Всё стало ясно — они вышли на рабий рынок.

Лизе уже всё равно было на то, что её спутники остались где-то позади — без стеснения протиснулась в самый первый ряд.

Крепостные — от мала до велика, стояли сутулой кучкой, и всяк интересующийся мог подойти: ощупать, в рот заглянуть.

— У этой, вона, бёдра широкие, хорошее потомство даст, — проговорила старуха рядом с Лизой.

— Негусто сегодня как-то, — послышалось из-за её спины.

— Что за невоспитанность! Не толкайтесь! — сказали Лизе, но ей было всё равно — она с ужасом наблюдала, как прямо здесь, на Сенной, в центре столицы, торговали людьми.

— Писят ему рублёв, сотню не дам! — сварливо проговорила женщина в уродливой шляпке. Она когтистыми пальцами схватила за подбородок мальчика — тощего, мелкого, от силы лет семи.

— Не-эт, барыня, я с мамкой хотел его продавать, тогда бы за писят отдал. Ежели его одного хотите — то сотня.

— На кой мне баба, чёрт ты плешивый? Отдавай пацана! Шисят — последнее слово!

— Да вы меня разорить хотите, барыня! Где это видано, чтоб в столице такого складного малого за шисят рублей отдавали? Семьсят ему — крайняя цена! Смотрите руки какие длинные, высокий будет! А ща вона тощий — ест мало, не затратный! Семьсят — и по рукам! — не сдавался торговец.

— А! Чёрт с тобой! По рукам! Забираю! — она полезла в сумку, но вдруг раздался ужасающий крик. Из крепостной толпы вывалилась женщина, схватив мальчика, обняла всем телом и закричала:

— Не пущу! Убивайте — не пущу!

— А ну! Пошла вон! — рявкнул торговец, и тут же женщину схватили за шкирку, оторвали от ребёнка.

Лизу затрясло. От страха — отвращения! — она не могла и шагу ступить, лишь смотрела, как пришедший вместе с покупательницей хватает мальчика, как обмякает на земле его мама, как бросается вперёд другой крепостной, но его тоже отталкивают, бьют по голове, а потом — когда он падает — пинают.

Воздух не поступал в грудь, в ушах зашумела кровь.

— Я куплю, — послышалось словно из-за закрытой двери. — Всю семью.

— Не-эт, барин, мальчишка мой уже!

— Ещё не заплатили. Всех говорю, куплю — и мальчика, и мать. Слышишь?

— Барин, извольте — так дела не делаются, мы по рукам ударили, — залебезил торговец.

— Да где у вас, у торгашей, честь? Ударил-не ударил, какое тебе дело? Мне отдавай, тебе же лучше. Говорю же — всю семью куплю. Или мало?

— Мало, — не растерялся торговец. — Честь дороже продают.

— Тогда и остальных забираю. Сколько тут голов? Семнадцать? Беру!

Лиза обернулась на князя — у неё всё никак не получалось осознать смысл услышанного.

— Гриша, иди сюда. Выпиши!

Тут же к ним пробился Гриша, князев слуга.

— А я не согласился!..

— Согласишься, — перебил торговца Гриша. — Или не знаешь, кто есть князь Воронцов?

Торговец умолк.

— Людей — в именье Вавиловых, — проговорил князь и, схватив Лизу за локоть, грубо увёл из толпы. Так и шли, пока шум рынка не сменился тишиной узких улочек. — Простите, Лизавета Владимировна, — наконец, он отпустил её.

— Что? — Лиза ошарашено на него посмотрела. — Что, простите?

— Я был груб, — князь отступил на пару шагов.

— Я… я… — Лиза не находила слов. — Простите… куда вы сказали, людей?

— Это мой вам подарок… Извольте! — остановил, только она открыла рот. — Мне ничего не стоит, а у вас им больше пользы.

У Лизы навернулись слёзы. Она тихо шмыгнула, отвернулась и, приподняв вуаль, аккуратно промокнула глаза платочком.

— Как они могут так? — спросила тихо. Голос её звучал жалко, тонко — настолько тонко, что это без труда ранило сердце Демида.

— Сейчас крепостной всё равно, что кобыла.

— И вы с тем согласны?

— Я — нет, но кто ж меня спрашивает?

— Я спрашиваю, — снова шмыгнула. Казалось, она в шаге от истерики. — На весь Петербург половина — крепостные, вы знали? Я в ужасе от того была… А сколько там — за пределами? Только представьте, у меня — около пятнадцати тысяч душ! У одной лишь меня… А другие сотни тысяч человек — чья-то собственность! Как мерзко это! — не сдержавшись, Лиза громко расплакалась. Ужасная детская привычка, но она ничего не могла с собой поделать: закрыв глаза, сжав кулаки, плакала, причитая: — Она ребёнка хотела дешевле кобылы сторговать! Живого человека! Отобрать у матери!

— Тише-тише, — её осторожно погладили. Демид, смущённый обстоятельствами, не знал, как поступить. — Лара, иди сюда! Обними барыню.

Эта растерянная — и крайне деликатная — просьба вдруг рассмешила Лизу. Она шмыгнула последний раз и, хохотнув, успокоилась.

— Вы очень хороший человек, ваша светлость, — призналась она.

— Да куда там?..

Их, наконец, нагнал Гриша.

— Решили всё, барин. Шельма… ох, простите, барыня. Негодяй этот, значится, хотел обмануть, думал, документы проверять не стану, а я всё проверил — уплатил по рыночной, ни рубля больше положенного не дал!

— Не будем об этом сейчас, — посмотрев на Лизу искоса, утихомирил Гришу Демид. Гриша, впрочем, был очень доволен собой. Кажется, хозяин хорошо к нему относился, вот он и рад услужить — лишнюю копейку сберечь.

— Однажды, Бог даст, это всё закончится.

— Да что же то изменит, барыня? — покачал головой Гриша. — Люди всё одно — преклоняться привыкли, а бояре — подчинять. Равными никогда не будем, дай Бог хоть найдутся те, кто поймёт, как дальше жить — уже свободными. А ведь и свободными не будем — никто нас просто не отпустит, задерут цену выше прежней — за земли, за скот, а за работу ежели платить будут — то бесценок. Оно может и лучше — с хорошим барином, чем вот так — самим по себе.

— Вот то-то и оно, Гриша — с хорошим барином. А много их таких — хороших? Тебе повезло, а тем на площади, видишь — отнюдь! Каково это жить, когда ребёнка вынашиваешь месяцами, исторгаешь из утробы со смертельной болью, а он не тебе принадлежит — и не себе самому, он вещь, предмет? Мерзкое это существование.

— А я всё же лучше с барином…

— С твоим барином всякому хорошо бы было, Гриша, но таких как его светлость и не сыскать вовсе.

— Да будет вам, — прервал их Демид. — Хватит уже об этом. Как оно будет — мы не