Летний сад - Полина Саймонс

он носил шестьдесят фунтов. Это была физическая проблема, беспокоившая Татьяну. А он ведь не нес даже тяжелые бамбуковые копья Гарри или дополнительные заряды. Их несли монтаньяры и еще грозный пулемет М-60 с треножником, и при этом у них было свое снаряжение в девяносто фунтов. Без них, этих горцев из Южного Вьетнама, которые никогда не жаловались, молчали, и помогали, и были превращены тренировками в эффективные машины убийства, разведывательные миссии едва ли были осуществимы.

Прошло двадцать пять лет с тех пор, как Александр вел штрафной батальон, двести человек, через Россию, Эстонию, Белоруссию и Польшу в Германию. Тогда у них не было еды и почти не было оружия и патронов: он даже не понимал, почему его снаряжение весило целых шестьдесят фунтов. Его люди были политическими заключенными, а не коммандос; его люди не были обучены; многие из них вообще никогда не держали в руках винтовку. И тем не менее они как-то сумели дойти до Германии.

А до Святого Креста Александр защищал Ленинград. Два года он сражался прямо на улицах города, на баррикадах и возле Пулкова и Синявинских высот, откуда немцы обстреливали город. Он защищал Ленинград на его реках и на озере Ладога. Он водил танки по льду, обстреливал немецкие самолеты снарядами «земля – воздух». А до того в сороковом году воевал с Финляндией, недоедая, плохо одетый, замерзающий, вооруженный лишь однозарядной винтовкой, и даже вообразить не мог, что однажды будет идти по вьетнамским джунглям в поисках своего сына и нести оружие, способное выпускать восемьсот зарядов в минуту на три тысячи футов. Да, третье поколение М-16 было невероятной винтовкой.

Но ему нравился и его «шпагин», стандартное оружие офицеров Красной армии. Он был хорош. И люди под его командованием были хорошими людьми. Его сержанты, даже в штрафном батальоне, всегда были настоящими бойцами, храбрыми. И его друзья – Анатолий Маразов, умерший у него на руках на невском льду. Успенский. Они были отличными лейтенантами. Успенский много лет прикрывал Александра, даже когда предавал его, – яростно защищал человека, бывшего его билетом на свободу.

А людей, с которыми Александр шел в джунгли, он не знал – кроме Рихтера, – хотя ему и хотелось бы. Было бы хорошо, если бы он заранее узнал их истории, до того как они доберутся до гор Кхаммуана. Он все знал о жизни своих лейтенантов и сержантов в штрафном батальоне. А сейчас… И все же Александр не сомневался ни в ком из тех, кто шел с ним сейчас. Потому что это были люди Энта. А он знал своего сына и не сомневался в нем. Мерсер, Ха Сай, Элкинс – они были Теликовым, Маразовым, Успенским Энта.

Александр радовался тому, что продолжал тренировки в Юме, держал себя в форме, в любой момент готовым к реальной схватке. Он тренировался даже тогда, когда должен был лишь переводить документы военной разведки. Он не хотел говорить об этом Татьяне, но ему всегда нравилось оружие, а американцы делали такое, как никто в мире. Поэтому он приезжал в Юму, надевал наушники, ставил на пулемет М-4 глушитель и проводил середину дня на полигоне, оттачивая мастерство снайпера. А потом возвращался на ночь в жилище для женатых, принимал обжигающий душ, чтобы смыть с тела следы пороха, и ложился в постель с Татьяной. Он ласкал ее руками, которые меньше двух часов назад заряжали ракетное противотанковое ружье, и затем, удовлетворенный во всех отношениях, возвращался в Скотсдейл, чтобы в понедельник выйти на работу, чтобы штукатурить, и складировать, и поднимать черепицу, и делать заметки, сидя за письменным столом, и улыбаться, работая с пневматическим молотком так, словно был рожден для этого, – ведь точно так же он стрелял из снайперской винтовки в Юме, словно родился для этого. А возможно, так оно и было, это и было его глубоко скрытое истинное «я», которое он не в силах был сдержать, общаясь с младшим сыном, которому только и хотелось, что порадовать отца. Такой хороший мальчик.

Становилось теплее. Не так, как в тропиках: воздух оставался сухим. Двенадцать мужчин пробивались сквозь бамбуковые джунгли плотной цепью, практически наступая на пятки идущему впереди, и высматривали змей, мины, капканы, бамбуковые копья, воткнутые в землю. Ха Сай, видевший все, рубил кусты, держа карту рельефа, часы и при этом поглядывая вокруг; его оружие всегда было наготове. Казалось, у него не меньше шести рук.

– Он просто бомба, – тихо сказал Александр, наклонившись вперед, к Мерсеру.

Мерсер кивнул.

– Говорят, – так же тихо ответил он, – он прежде был на их стороне. Поэтому и знает все, может все. Но мы не спрашиваем. Мы рады, что он с нами.

– Это точно, – сказал Александр.

Он восхищался чувством направления, присущим Ха Саю, тем, как тот шел сквозь самые непроходимые места. Татьяне бы иметь его рядом, когда она заблудилась у озера Ильмень. Да еще бы ей небольшой острый как бритва охотничий нож, сухой паек, высокочастотную рацию Рихтера и зажигалку «Зиппо» с гравировкой: «И сказал Господь: да будут воины, и рыбы поднялись из моря». Тогда бы она была экипирована как надо. Александр улыбнулся. Но она как-то справилась без всего этого.

Они шли три часа. Когда были на шестом километре, Рихтер взялся за рацию. Они нашли небольшую поляну на этой точке, как раз достаточную для посадки, со слоновьей травой в рост человека, – Рихтер дал пилоту координаты, так что, если им придется убираться отсюда в спешке, им не нужно будет нестись семь километров вверх по склону четыре часа по вражеской территории, чтобы их забрали.

– И все-таки убедитесь, что у вас все заряжено, – сказал Рихтер пилоту. – Потому что я не хочу, чтобы здесь оказался кто-то, кроме вас. Тут у нас может быть полный хаос с этими северными.

Наконец они добрались до конца зарослей, на гребень горы, на длинную плоскую вершину примерно в шестьсот футов, над травянистым ущельем, на дне которого между двумя склонами, на берегу коричневой речки, приютилась деревня на плоской равнинке. Горы прикрывали ее со всех сторон, а сами они густо заросли слоновьей травой и невысокими соснами. С десяток рисовых полей располагались ступенями на склоне горы напротив отряда.

– Вот это и есть Кумкау? – спросил Александр, внимательно вглядываясь.

– Да, судя по моей информации, – ответил Ха Сай. – Что, очень маленькая?

Деревня действительно была маленькой, в одну шестую территории их базы в Контуме. Пожалуй, в самой длинной части в ней было пятьдесят ярдов, а в самой широкой – двадцать или двадцать пять.