Паутина - Весела Костадинова

Я вздохнула, чувствуя, как неуютно от его взгляда — слишком понимающего, слишком ясного. Он знал. Видел. Читал меня, как открытую книгу.

Он знал, что со мной сделали.

Чтоонсо мной сделал…

Имя не приходило на язык. Я боялась его произнести.

Я даже не видела лица. Только запах.

Но запах…

Я судорожно вдохнула.

Тёмный, густой, удушливый, он прочно засел в памяти.

— Лиана, — продолжала Наталья, словно выдергивая меня из воронки воспоминаний, — мы нашли твою маму. Она сейчас у нас в Центре, под присмотром врачей.

Впервые за все это время в груди поднялась волна облегчения и тепла. Перевела глаза на Наталью, почувствовав как в носу защипало.

— Она ушла… по-настоящему далеко, — голос Натальи был полон нежности и печали. Она осторожно провела пальцами по моему запястью, по огненно-алой полосе, оставленной стяжками. Её прикосновение было тёплым, бережным, как у человека, который слишком хорошо знает цену боли. — Но Макс… он своё дело знает. Волонтёры нашли её. Милая моя…

В уголках глаз появились слезы, стало больно даже дышать, хотелось и смеяться от невыносимой горечи и плакать от боли одновременно.

— Она останется в Центре с врачами, — не терпящим возражения голосом за мать продолжил Максимилиан. — Ей нужна помощь. Комплексная. Мама будет с тобой, — голос его слегка потеплел, приобрел уже знакомые бархатистые нотки. — Лиана, вставать тебе как минимум два-три дня не стоит. Завтра приедет врач, осмотрит тебя полностью. Женщина. Мои юристы подготовят заявление в полицию.

Нет.

Словно ледяная вода хлынула на меня с головой. Паника накатила мгновенно, сметая всё остальное — страх, стыд, отчаяние, даже слабую надежду, что это всё закончится.

Нет. Нет. Нет.

— Нет! — я дёрнулась, воздух будто сгустился, стал вязким, не давая дышать. Сердце глухо ударило в рёбра. — Нет. Никаких заявлений. Ничего не было!

Голос сорвался, стал хриплым, беспомощным.

— Ничего…

Максимилиан смотрел прямо на меня. Несколько секунд. Долгих, пронизывающих, от которых хотелось отвернуться, спрятаться. Потом медленно кивнул, принимая мое решение.

— Мама, — обратился он к Наталье, — я поеду на работу. Вечером позвоню. Лиана, — на долю секунды он замолчал, потерев бровь. — Выпишу тебе лекарства — начнешь принимать завтра. Сейчас мама поставит тебе успокоительное — не бойся, просто спи.

Я хотела что-то сказать….. и не сказала, чувствуя адскую, непередаваемую усталость. Впервые позволила себе просто подчиниться чужой силе.

16

Три дня я провела в кровати по настоянию Натальи и Максимилиана. Три тихих спокойных дня, когда меня впервые за весь чудовищный месяц окружили тихой, ненавязчивой, почти уютной заботой. Тёплое, чуть тяжёлое одеяло, в которое я могла укутаться, будто в кокон. Низкие, негромкие голоса Натальи и Ирины — врача из Центра Помощи, женщины с добрыми, внимательными глазами и уверенными руками. Аромат свежеиспечённых булочек, смешанный с терпкостью крепкого чая, с едва уловимыми нотками трав. Мягкая, едва слышная музыка, обволакивающая, как вечерний ветерок, пробежавший по шторам.

Первый день я почти все время спала, просыпаясь урывками и снова падая в темное, но такое желанное забытье. Второй день меня осмотрела Ирина, мягко, без боли и дискомфорта, лишь сочувственно покачав головой. Судя из услышанного разговора на кухне, вреда мне насильник особого не причинил. Физически.

Морально же каждое воспоминание о той ночи накрывало ледяной волной. Стоило вспомнить его прикосновения — осторожные, почти нежные, бережные до отвращения, — как меня охватывала дрожь. Эта ложная мягкость была страшнее грубой силы. Именно она заставляла меня сжиматься, покрываться холодным потом, доводила до приступов тошноты и головокружения.

На третий день Наталья принесла из магазина апельсины.

Меня рвало. Долго, мучительно, до спазмов в животе, до липкого холода на коже. Внизу живота разгорался комок боли, тянущий, тяжёлый, почти пульсирующий.

Апельсины Наталья выбросила в помойку, даже не раздумывая. Туда же отправился одеколон отца, наполненный нотками вишни…. Слишком сильно он напоминал мне удовое дерево.

Страшно было смотреть на себя в зеркало, страшно было думать о будущем.

Я не узнавала своё отражение — бледную, осунувшуюся девушку с потухшим взглядом. Казалось, что это не я, а кто-то другой, человек, переживший что-то чудовищное и теперь запертый в теле, которое больше не принадлежало ему.

Я часто бывала в душе, надеясь, что горячая вода сможет стереть с меня следы того, чтоонсо мной сделал. Что она смоет его прикосновения, его дыхание, его запах, застрявший в голове.

— Лиана… — в дверь ванной постучалась Наталья. Её голос был мягким, осторожным. Она не спешила заходить, не нарушала моего хрупкого одиночества. Наталья всегда была такой — деликатной, терпеливой, понимающей. — Нельзя так долго стоять под горячей водой, родная. Не в твоём состоянии, милая…

Я знала.

Но всё равно оттирала себя губкой, грубой, жёсткой, с хозяйственным мылом, снова и снова проходясь по коже, особенно по шее, спине, между ног. Терла до тех пор, пока не начинало жечь, пока кожа не становилась красной, пока не появлялась настоящая, физическая боль.

Только тогда я чувствовала себячистой.

Хотя бы на несколько минут.

Когда вышла из ванны, Наталья моментально закутала меня в пушистый теплый халат, обнимая за плечи. Она вообще эти дни часто обнимала меня, бережно и ласково заслоняя от боли своими руками.

Сначала я вздрагивала от любого прикосновения, тело напрягалось само по себе, будто ожидало удара или ненавистной ласки. Но сейчас… Сейчас я уже не могла представить себя без этих тихих, ненавязчивых касаний.

Она провела меня в мою комнату, усадила на диван и дала в руки чашку с чаем.

— Лиана, — мягко присела передо мной и заглянула в глаза, — Макс хотел приехать вечером.

Я опустила взгляд в чашку.

Тёмная поверхность отражала смутные очертания моего лица, но я не хотела вглядываться.

— Лиана… — Наталья села передо мной, заглядывая в глаза, и осторожно взяла меня за руку. Её пальцы были тёплыми, лёгкими, но в них чувствовалась уверенность. — Он не враг тебе. Люди разные… Не все мужчины поступают так с женщинами.

Я дёрнулась было, но она не отпустила мою руку, только чуть крепче сжала, не причиняя боли.

— В любом случае, моя хорошая, он в первую очередь врач. И взяв на себя ответственность за тебя один раз, уже не сможет от неё так просто отмахнуться.

Я сглотнула, ощущая, как в груди поднимается что-то тяжёлое, удушающее.

— Я буду рядом… Я никуда не уйду, если ты боишься.

Я сжала пальцы на чашке, почувствовав, как тепло проникает в ладони, будто пробираясь глубже, вглубь меня самой.

Я боялась.

Но ещё больше боялась