Паутина - Весела Костадинова

Он не стал тянуть с формальностями, не спрашивал, как я себя чувствую — видимо, понимал, что это глупый вопрос. Вместо этого, просто взял чашку чая и медленно, без спешки, сделал глоток.

— Прости, устал, — едва заметно улыбнулся, протягивая руку к тарелке с едой. И тут я поняла, что не только устал, но и голоден. Такая простая деталь, такая обыденная, такая…. Бытовая.

Он не торопился, ел спокойно, без суеты, словно давая себе время прийти в себя и, возможно, давая мне возможность немного расслабиться. Я смотрела, как он приканчивает ещё пару сэндвичей, и вдруг уловила лёгкую, почти невидимую улыбку Натальи. Она смотрела на сына с тем самым взглядом, каким матери смотрят на своих детей, даже если те уже давно взрослые. В её глазах читалась гордость, любовь, нежность.

Мне есть не хотелось, но машинально я тоже взяла сэндвич. Откусила небольшой кусочек, даже не задумываясь о вкусе. Только через мгновение поняла — впервые за всё это время ем, не чувствуя привычной, тошнотворной волны в животе. Может быть, желудок просто привык к голоду. А может… может, мне действительно стало немного легче.

Я подняла взгляд и встретилась с его глазами. Глубокий синий цвет, в полумраке кабинета казавшийся ещё темнее, изучал меня спокойно, без давления, но с вниманием.

И снова эта улыбка. Не широкая, лёгкая, едва заметная, но от неё уголки его глаз морщились, и тонкие лучики складок расходились к вискам.

Именно тогда поняла — он несколько старше, чем я думала.

— Лиана, — бархатистый голос одновременно был и спокойным, и чуть отстраненным, но не оставлял равнодушной. — Извини за вторжение, но накопились вопросы.

— Мама? — спросила я, — как она?

Максимилиан вздохнул, его взгляд оставался профессионально спокойным, но я заметила в нём едва уловимую тень сочувствия.

— У неё тяжёлое диссоциативное расстройство с выраженными кататоническими проявлениями. Её психика, похоже, выбрала защитный механизм полного отключения от реальности.

Я сжала пальцы, чувствуя, как в груди разрастается холод, хотя подобный диагноз мне уже озвучивал другой врач.

— Что… что с ней будет?

— В подобных случаях прогноз зависит от множества факторов: тяжести травмы, длительности расстройства, реакции на терапию и наличия поддержки близких. Её моторика и эмоциональные реакции подавлены, она может выглядеть отстранённой, не реагировать на внешние стимулы или делать это крайне слабо. В таких случаях применяется комплексная терапия: медикаментозная поддержка, направленная на снижение тревожности и стабилизацию состояния, а также постепенная психотерапевтическая работа, чтобы мягко вернуть её в реальность.

Это мне уже тоже говорили.

— Лиана, — Максимилиан заглянул в мои глаза, — я бы настаивал на госпитализации. Она не вышла из своего состояния за месяц… не уверен, что прописанное вашим врачом лечение помогает.

— Предлагаете…. Поместить ее в психушку? — я впервые едва не крикнула на него.

— Нет, — ровно ответил он, чуть наклоняясь ко мне и опираясь локтями на свои колени. — Если ты оформишь ее официально…. Будут последствия. В нашем мире, девочка, метка психиатрической лечебницы так просто не дается и не убирается.

Я прекрасно знала, о чём он говорит. Мы с бабушкой обсуждали это. Слишком много было примеров, когда люди, прошедшие через психиатрическую госпитализацию, сталкивались с тем, что их диагноз становился клеймом, препятствием, от которого невозможно избавиться.

— Я предлагаю тебе оставить её у меня, — продолжил он после короткой паузы. — Мой Центр — частная клиника, имеющая все лицензии, специалистов, необходимое оборудование. Но для неё это будет не больница, не отделение, не замкнутые стены с тяжёлыми дверями.

Я подняла на него взгляд, стараясь уловить в его голосе что-то скрытое, но не находя подвоха.

— Она будет в качестве гостьи, на полном пансионате, — объяснил он. — Без статуса пациента, без формальностей, без последствий для её будущего и… твоего, — его взгляд стал чуть внимательнее, будто он хотел убедиться, что я действительно понимаю, что это означает.

Я сглотнула.

— Ты сможешь забрать её в любое время, — продолжил он. — Хоть через неделю, хоть через месяц, хоть через пару дней, если решишь, что лечение ей не помогает.

Он говорил всё тем же ровным, уверенным тоном. Без нажима, без давления, но в его голосе читалось: Я знаю, что для неё так будет лучше. И ты тоже это знаешь.

— Сколько…. Сколько это будет стоить? — спросила спокойно, чуть прикрыв глаза, прикидывая сколько денег в отцовском сейфе.

— Случай интересный, — наконец произнёс он, медленно, словно взвешивая каждое слово. — Первую неделю я хочу понаблюдать за ней. Поизучать её состояние, реакцию на терапию, динамику. После…

Он потянулся к принесённой с собой чёрной папке, открыл её и достал аккуратно сложенный лист бумаги, положил его передо мной.

— Вот прайс, — коротко добавил он.

Я перевела взгляд на бумагу, но какое-то время просто смотрела на неё, не касаясь. Его пальцы чуть дрогнули, словно заставляя меня взять от него листок.

Условия были вполне приемлемыми, хоть и достаточно дорогими. Но я колебалась. Это казалось не правильным, не нормальным — отправлять маму на лечение. Мою маму!

Но какой выбор у меня был? Бабушка в больнице, я сама…. Что я могу еще сделать для нее?

Максимилиан не торопил, смотрел на меня спокойно, выжидательно, без малейшего намека на давление или раздражение, словно принимая любое мое решение.

— Лиана, — вступила в разговор Наталья, — если цена слишком высока…. Мы сможем что-то придумать… Макс, ну скажи что-нибудь?

— Мам, — он повернул голову к ней. — Решение принимаешь не ты. Успокойся.

— Я, — облизала пересохшие губы, — согласна.

Голос был хрипловатым, но звучал твёрдо.

Максимилиан кивнул, словно подтверждая, что услышал меня правильно.

— Когда вносить платежи? — добавила я чуть тише, уже не глядя на него.

— Завтра будет готов договор, — спокойно ответил он. — Первую сумму можно внести после подписания. — Лиана, прошу понять правильно, в эту сумму входит стоимость всех препаратов, а также полное её обеспечение, включая сиделку, если таковая понадобится.

Я молча кивнула, потому что это звучало логично. Он не просто предлагал место, он брал на себя всю ответственность за её восстановление.

Но тут он слегка нахмурился, будто внутренне колебался, прежде чем добавить:

— Но… — он ненадолго замолчал, и мне показалось, что это первая эмоция, похожая на смущение, которую я увидела у него за всё время. — Если будет сложно… с финансами… скажи.

Я удивлённо посмотрела на него.

— Это я тебе сейчас не как руководитель Центра говорю, а как друг, — его голос был ровным, но в нём чувствовалось что-то личное, что-то важное. Он не опустил глаз, не позволил и мне отвернуться, словно знал, что я захочу уйти в себя,