Любовь на проводе - Б. К. Борисон

Я вижу, как она изо всех сил собирается с духом. Возможно, в этом и есть её главное волшебство — она никогда не сдаётся.

— Мне кажется, было бы здорово устроить пикник, — наконец говорит она.

— Пикник, — повторяю я.

— Угу. — Она продолжает рассматривать студию, избегая моего взгляда. — Необязательно на улице. Можно просто на полу в гостиной. Ничего особенного: еда на вынос из бургерной, палатка из простыней, может, фильм на фоне… Не знаю. Эта идея всегда казалась мне уютной.

— Есть на полу — это уютно?

Она щурится:

— Я же просила не смеяться.

Я поднимаю руки:

— Не смеюсь. Просто хочу понять. Что именно тебе нравится в этой идее?

Она надолго замолкает. Так надолго, что мне хочется подбодрить её, вытянуть ответ. Но я сдерживаюсь. Наверное, из-за её лица — или из-за того, как она сидит, чуть сгорбившись, будто боится признаться даже самой себе. Будто никогда не позволяла себе чего-то хотеть.

— Мне нравится думать, что я стою таких усилий, — наконец тихо говорит она.

Пожимает плечами.

— Что не нужно ничего особенного, чтобы было по-настоящему. Что кто-то запомнит, что я люблю газировку из автомата больше, чем из бутылки. Что ромашки мне нравятся больше, чем розы. Такие мелочи, но они будто говорят: я тебя вижу.

Её взгляд возвращается ко мне. И то самое сжатие в груди — теперь ещё острее.

— Мне нравится думать, что я — человек, на которого хочется обратить внимание. Что что-то обычное может стать волшебным, если делить это с нужным человеком.

Она снова смотрит в кружку, где остался один глоток.

— Вот такое свидание я бы выбрала.

Вечер пятницы

— Да ты издеваешься.

— Нисколько.

— Врёшь.

— Серьёзно.

— У тебя не было светлых волос.

— Кончики были светлыми, — уточняю я. — В очень... неудачный период в старшей школе.

Люси запрокидывает голову и заливается смехом. Смех режет тишину студии, как вспышка молнии. Я вонзаю ногти в ладони. Не думал, что мне вообще захочется делить с кем-то это пространство, но... приятно.

Мне нравится её компания.

— Есть фото?

— Что?

— Фото, — настаивает она, всё ещё смеясь и возвращая меня к разговору, который я должен вести. — Я требую доказательств.

— Увы, все улики сожжены.

Вечер понедельника

— Не хочу говорить о себе, — говорит Люси где-то посреди эфира после череды вялых ответов. Сегодня она задумчивая. Даже печенье не помогает.

— Вот и отлично, — легко подхватываю я, — потому что эта рубрика как раз целиком посвящена тебе.

— Она не про меня.

Я поднимаю брови.

— Ладно. Немного про меня. Но мне нужна передышка. Расскажи что-нибудь о себе.

— Обо мне?

Она кивает:

— Угу. Какой-нибудь тёмный-тёмный секрет.

— Вот так сразу, без прелюдий? — Я раскачиваюсь в кресле, наши колени то и дело задевают друг друга. Она не отстраняется — и я тоже. Похоже, немного физического контакта — это нормально. Если она не против. — Если не ошибаюсь, я сперва задавал тебе довольно невинные вопросы, прежде чем добрался до самой мякоти.

— До самого интересного ты ещё не добрался, — говорит она, и я ей верю. У Люси всё интересное. — Ты же ведущий шоу. Может, если ты тоже откроешься, слушателям станет проще.

— Угу. Только есть один нюанс.

— Какой?

— У меня нет чувств.

Она улыбается так, что у меня перехватывает дыхание.

— Ах вот ты кто, — дразнит она.

— Кто?

— «У меня нет чувств», — утробным голосом пародирует она меня, опускаясь на несколько октав. Видимо, это — я. — «Я большой, брутальный мужик, и мне не нужны никакие чувства».

— У тебя талант к пародиям. Стоит подумать о смене карьеры.

— Эйде-е-ен, — тянет она моё имя с капризной интонацией, и от этого внутри всё сжимается. Я меняю положение в кресле.

— Тогда сделай Арнольда Шварценеггера, — прошу я. Голос срывается.

— Нет. Лучше расскажи секрет.

— Нет.

— Да.

Я вздыхаю и смотрю в потолок. Джексон когда-то украсил студию на мой день рождения — в апреле, кажется. Обрывки серпантина всё ещё висят, зацепившись там, куда я не дотянулся.

— Хочешь секрет? Сейчас?

— Очень хочу.

— Ладно. — Я наклоняюсь ближе к микрофону, опуская подбородок. Люси сияет от ожидания, её улыбка распускается, как цветок. — Я никому этого раньше не говорил. Готова?

— Это безопасное пространство, Эйден.

— Моя работа мечты... — Я делаю паузу. Люси тянется вперёд. Мне почти стыдно за то, что собираюсь сказать. — Всю жизнь мечтаю управлять теми фиолетовыми лодочками-драконами в гавани.

Она откидывается в кресле с разочарованным вздохом:

— Эйден.

— Что? — Я смеюсь. — Это мой секрет!

— Это совсем не то, на что я надеялась.

— Ну... — нажимаю на нужные кнопки на пульте, и нас уносит в рекламную паузу. — Вот такой секрет. Балтимор, вернёмся сразу после короткого сообщения от наших спонсоров. А пока подумайте: какие секреты есть у вас?

Я снимаю наушники, растираю ухо костяшками пальцев. Обычно в перерыве иду в комнату отдыха — проверить, остались ли хорошие снеки, или просто пройтись по парковке. Но сегодня мне вполне комфортно в студии.

Люси толкает меня локтем:

— Ты часто так делаешь.

— Что именно? — Я заглядываю в кружку и откатываюсь за добавкой кофе.

— Упорно не говоришь о себе.

Я наливаю ей, потом себе:

— Я постоянно о себе говорю.

— Нет, — качает головой. — Ты разговариваешь с людьми. У тебя есть мнение, но ты почти ничего не рассказываешь о себе.

— Настоящий собеседник — тот, кто умеет слушать. — Я отпиваю слишком горячий кофе и тянусь, чтобы размять шею.

По её скривившимся губам видно, что ответ её не устроил. Я ставлю кружку на стол и выдыхаю:

— И что ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты сказал мне что-то по-настоящему честное. Что-нибудь личное.

— Зачем?

— Потому что мне интересно.

Я стучу пальцами по столу. Она сидит, поджав под себя ногу, и не сводит с меня взгляда. Я тоже смотрю на неё, решая: делиться — или снова улизнуть в тему, где я недосягаем.

Но я устал. Сейчас тот час ночи, когда секреты уже не кажутся секретами, когда мир сжимается до размеров радиокабины — и ничего за её пределами больше нет.

— Иногда я залипаю на подборках грустных сцен из фильмов на ютубе, — говорю я медленно. — Только отрывки. Никогда не смотрю целиком.

— Только отрывки?

Я и не помню, когда в последний раз досматривал фильм до конца. Кажется, это пустая трата времени. Не знаю почему. Я делаю ещё глоток кофе и гулко мычу в кружку:

— Угу.

Она надолго замолкает.

— Только грустные моменты?

Я пожимаю плечами.

— Ты плачешь?

Вот сцена из «Полей смерти»29, где отец появляется в кукурузном поле...