После развода. Не предал, а разлюбил - Влада Ветрова

Стою я там и думаю. Я дебил? Как я планирую дружить со жгучей брюнеткой с аппетитной фигурой, пленительными медовыми глазами и чувственными пухлыми губами?

— Кажется, кто-то потерял дар речи, — хихикает ее подруга.

— Ты прекрасна, — произношу довольно скупо, но, уверен, взглядом транслирую гораздо больше.

Взглядом я ее уже раздеваю.

Глава 10

Таисия

К лифтам еле плетемся. Я — с покупками, которые не рискнула оставить в машине, Богдан — с задумчивым выражением лица.

Он натурально остолбенел. Там, в примерочной, когда увидел меня в роскошном вечернем платье из шелка потрясающего изумрудного цвета. Которое мне, вообще-то, не по карману, но я лучше буду жить впроголодь, чем отдам его какой-то другой женщине. Это же не муж, в конце концов. Платье за такие деньги точно не обманет ожиданий.

Сначала остолбенел, потом перешел на «ты», а потом… Не знаю. Я не профессионал по расшифровке мужских взглядов, но его определенно был далек от дружеского. Рядом стояла Надя и мне было с чем сравнивать.

А я в это платье так вцепилась, потому что оно напоминает мне о Марке. Я в нем — будто в отражении его глаз. Будто он рядом, как бы мне того хотелось. Именно он, а не любой другой мужчина, как бы хорош он ни был. Точно не сейчас. Но, мы уже договорились и отменять встречу, когда уже встретились — грубо.

— С платьем разобрались, — первой начинаю разговор, стараясь звучать весело. — Что там Баринов?

— Отчитал меня как школьника за невыполненную домашку, — немного сварливо отвечает Богдан, а я фыркаю:

— Так ты не выполнил.

— Частично, — увиливает с ухмылкой, и мы вместе шагаем в пустой по случаю утра рабочего дня лифт. — Я очень тебе благодарен, — говорит серьезно, нажав кнопку последнего этажа и развернувшись ко мне лицом. — Очень. Не знаю, почему я тебя слушаюсь, но это точно никак не связано с тем, как потрясно на тебе сидит вечерний наряд. Улавливаешь, к чему я?

— Думаю, да, — тоже говорю серьезно, но с улыбкой.

Понимаю. Он очень интересный мужчина. Высокий, широкоплечий, мужественный, как главнокомандующий на передовой, какими их высекают из гранита в награду за доблестную службу. Я бы без раздумий согласилась и на свидание, будь свободна. Но еще, что важнее, мне были приятны и крохи общения, когда я еще не видела всю его стать.

— Что еще, помимо нравоучений? Какие прогнозы? Какая реабилитация? — устраиваю настоящий допрос.

— Там трактат на три страницы, я все не запомнил. Но… — интригует и когда я вся вытягиваюсь в струнку, сует руку во внутренний карман пиджака и достает сложенные вдвое листы, — я взял с собой копии.

Шуршу бумажными пакетами с платьями, подпрыгивая на пятках и попискивая от восторга.

— Что тебя так радует? — смеется надо мной с нотками возмущения. — Что я от полугода до года сам себе не буду принадлежать?

— Я пять лет не спала ради корочки в меде. Пять, Богдан. — Угрожающе напираю на него, хватаюсь двумя пальцами за листы и резко дергаю, отбирая. — Мне нужно хоть иногда чувствовать, что не зря. А вообще, — говорю уже обычным голосом, — мне нравится видеть выражение лица собеседника, когда тот понимает, что для меня написанное — не просто буквы.

— Выпендрежница, — закатывает глаза. — Макс такой же стал. Признавайся, в меде дают какие-то семинары по надменности мимо программы?

— А ты не чувствуешь гордость за хорошо проделанную работу? Когда самому себе кажется, что прыгнул выше головы?

— Пожалуй, — соглашается, задумавшись.

— У будущих врачей это ощущение появляется еще в вузе. Колоссальная нагрузка. Справился — уже герой. Но ты можешь расслабиться, я еле тянула, так что манией величия не страдаю.

— Почему?

— Так я забеременела еще на первом курсе, — бормочу, просматривая листы. — Могу их забрать? — Богдан кивает, я убираю выписку в один из пакетов и продолжаю беседу: — Думаешь, про сон я шутила? Как бы не так, я реально не спала все годы учебы. А потом, видимо, долго нагоняла упущенное, — добавляю невесело, — раз не заметила, что муж месяцами ходит налево.

Берем по чашке кофе, устраиваемся за столиком у большого окна, не прерывая разговора.

— Месяцами? — озадаченно и расстроенно переспрашивает Богдан, вытягивая в проход ногу.

— Да уж… — бормочу и опускаю взгляд, прокручивая на столике чашку. — Я не знаю, как другие женщины в аналогичных ситуациях догадываются, что что-то не так. Для меня все было как обычно. Муж много работает, сильно устает. Так было не в последние месяцы, так было почти с самого начала. Может, она не первая, просто к ней он решил уйти. Я не спрашивала, не хочу знать ответ.

— Даже не представляю, как ты с этим справилась. Виолетта изменила мне только один раз, о чем рассказала сама, едва меня выписали из больницы. И я сразу же подал на развод, даже слушать ее не стал. Пока я боролся за жизнь, она не потрудилась даже побороть соблазн. Какие могут быть оправдания?

— Не хочу ее выгораживать, но… — слабо морщусь и смотрю в его светлые голубые глаза, — не будешь злиться?

— Без понятия, — немного нервно прыскает.

— Ситуация совершенно другая, я не сравниваю, — предупреждаю и делаю глоток пристывшего кофе. — Когда серьезно заболел папа… когда уже было понятно, что он не справится, что покинет нас, — прерываюсь, чтобы подавить слезы. Так много лет прошло, а печаль никуда не ушла. — Знаешь, о чем я думала? Как я буду без него? Вот как? Не как он там где-то на небесах. Я, тут, со своей болью утраты. Я же живая. Я-то еще чувствую. Да и в целом этот период — сплошной провал в памяти. Помню только страх перед неизбежным. Бесконечную беготню по врачам, больницы, его боль и собственную беспомощность. Повторюсь, я ее не оправдываю, она ужасно поступила. Но лично я мечтаю умереть в одночасье, а не медленно гаснуть на глазах у близких. Им — сложнее. Они остаются, — заканчиваю мысль и развожу ладони над столом.

Богдан шумно выдувает и откидывается на спинку стула, немного повернув голову в сторону окна.

* * *

— Я понимаю, что ей было тяжело, — произносит Богдан задумчиво. — Всю жизнь ее на руках носил, а тут вдруг стал беспомощным и жалким. Но это — эгоизм, — переводит взгляд на меня. — Тебе не кажется?

— В чистом виде, — легко соглашаюсь. — Но у медали всегда две стороны.

— Предлагаешь мне простить ее? — удивленно распахивает глаза.

— Нет, — отвечаю мягко. — Как я могу предлагать подобное?

— А ты? Ты бы простила, если муж изменил тебе всего