После развода. Не предал, а разлюбил - Влада Ветрова

— Корчить?

— Только это услышала?

— Представь себе.

— Придушить тебя хочется. Или что похуже.

— Похуже? — раздраженно фыркаю.

— Трахнуть.

Ощущение, будто в груди снаряд детонирует. От взрыва сотрясаются внутренние органы, а лицо заливает жаром.

— Забудь, — отвечаю строго, но голос предательски дрожит.

— Пытаюсь, — досадливо выдыхает Руслан. Больше не произносим ни слова до самого дома. Отстегиваюсь и отдаю ему куртку, он бубнит: — В подъезде отдашь.

Выходит вместе со мной, машину не глушит, что радует. Заходим, я снимаю куртку, он забирает ее вместе с моими руками и смотрит в глаза со смесью отчаяния и желания. Отчаянного желания вернуть то, обо что бездушно вытер ноги. И от его взгляда становится больно.

К счастью или нет, кто-то вдруг бьет по двери с обратной стороны. Руслан бросает суровый взгляд в сторону, а я поспешно шагаю назад.

— До завтра, — говорю, не сомневаясь, что мы пересечемся в больнице.

Руслан нажимает на кнопку и открывает дверь. А там — Марк. И Марк в бешенстве.

* * *

— До завтра, — бросает мне Руслан и, нагло задев Марка плечом, выходит.

Марк шагает в подъезд. Трет лицо, стирая с него гримасу слепой ярости.

— Поясни, пожалуйста, — просит через силу.

— Мы из больницы. Юля попала в аварию, — даю короткий ответ, сильно сомневаясь, что он заслуживает хоть какой-то. — Мне холодно, — оповещаю и разворачиваюсь, направляясь к лифтам.

А он… он выходит на улицу.

Кажется, будто остатки твердой почвы из-под ног выбивают. Кое-как захожу в лифт, едва сдерживая слезы. Креплюсь, пока поднимаюсь, быстро открываю дверь, захожу и, хлопнув ей как следует, отпускаю тормоза.

Как же тошно! Больно! От всего!

Так паршиво мне не было с того дня, когда Руслан, собрав небольшую сумку, вышел за порог. Одиночеством и обидой буквально захлестывает, голову разрывает от мыслей, хочется одновременно крушить мебель и, свернувшись калачиком, лежать в самом темном холодном углу, подогнав окружение под внутреннее состояние.

Но выбрать не успеваю. Раздается громкий стук в дверь. Все еще плача, смотрю в глазок. В груди закручивается вихрь из негодования, возмущения и, как ни парадоксально, радости. Распахиваю дверь и Марк, сделав широкий шаг, отпускает большой бумажный пакет, за которым, видимо, вернулся в машину, и заключает меня в объятия.

— Почему ты не позвонила? — шепчет, очень крепко прижимая к себе.

— Ты был занят, — отвечаю со смертельной обидой.

Марк только вздыхает и, кажется, пытается раздавить меня.

— Я очень скучал, — проливает бальзам на мое израненное сердце. Отпускает меня, и я делаю глубокий вдох. Вытираю слезы, глядя куда-то ему в живот. — Что с Юлей?

— Рука сломана, сотрясение. Поправится.

Марк шумно выдыхает и, зажав между ладоней мою голову, целует в макушку.

— Я привез ужин. Голодная?

— Нет.

— А меня покормишь?

— Заходи, — мямлю и, скинув балетки и забрав пакет, иду с ним в кухню.

Ставлю на стул, заглядываю, а там помимо еды очаровательный маленький букетик. Достаю и сую в него свой опухший от слез нос.

— Его можно поставить в чашку, — говорит Марк, обняв меня со спины. Сложно не заметить, что последний подаренный им букет я пристроила в кастрюле. Но мало кто догадается сделать так, как он. — Прости, что меня не было рядом.

— Мог бы. Если бы не отменил массаж. Снова.

— Тась, я бегаю, как ужаленный. И так будет еще какое-то время, там слишком много дел. Я же предупреждал.

— Неважно.

— Неважно, что предупреждал? — прыскает, пытаясь пошутить.

— Неважный разговор. Никто никому ничем не обязан, я прекрасно это понимаю. Что разогревать?

— Ничего. Обними меня. — Проворачиваюсь в его руках и кладу кисти на плечи, свесив пальцы так, чтобы не касаться спины. — Разве так обнимают?

Я не могу себя пересилить, все еще ужасно обидно. Тогда он сам обвивает моими руками свою шею и вновь опускает их на мою спину. Скользит ниже и прижимает к себе.

Понятно. Приехал спустить пар.

Так с этого противно становится, что я спускаю руки к его груди и давлю, вместе с этим отступая.

— Я не хочу, — говорю сухо, глядя в сторону.

— Мне уйти? — спрашивает после паузы.

Не могу сказать «да». Это напрашивается, по логике, но от одной мысли, что он сейчас покинет квартиру, сердце разрывается. Но и «нет» тоже не хочу говорить, гордость не позволяет. В общем, стою и как дурочка молча дую губы, таращась в угол и борясь со слезами.

Марк довольно долго ждет ответ, но, так и не получив, выбирает сам. Подходит, немного приседает, обхватывая меня за ноги пониже попы. Поднимает и несет солдатиком в спальню. Я не сопротивляюсь, просто не могу, но так раздавлена обстоятельством, что кроме секса ему ничего от меня не нужно, что все-таки начинаю плакать.

Плачу, когда он раздевает меня, поставив у кровати. Плачу от осознания, что мне все равно будет невозможно хорошо с ним, от собственной глупости и всех навалившихся в одночасье бед. А вот когда он устраивает меня в постели полулежа, подложив под спину пару подушек, накрывает пушистым пледом до самого подбородка и подтыкает края, чтобы мне было теплее и уютнее, приглушает свет, оставив только ночник, и выходит, вдруг перестаю.

Лежу и чутко прислушиваюсь. Он ставит чайник, шуршит на кухне, а через несколько минут возвращается со смешной пузатой чашкой в желтый горох, которую мне когда-то очень давно дарила дочка на день матери. Неудивительно, что она — моя самая любимая, но он наверняка выбрал ее за цвет, чтобы приподнять мне настроение. Подает мне ее, я вдыхаю аромат чая, а он раздевается до трусов и осторожно пристраивается рядом, обняв одной рукой.

— Расскажи про Юлю. Как она? Как это случилось?

Пью чай и, шмыгая носом, рассказываю. Потом, для полноты картины, о ее похождении в клубе. Допиваю чай и отдаю пустую чашку.

Марк переставляет ее на тумбочку, немного сползает, обеими руками утягивая меня за собой, пристраивает на своей груди и, по-видимому, обдумывает мои слова, поглаживая пальцами мою руку.

— С ней нужно было хитрее, — выносит вердикт. — Давить и угрожать лишениями точно не прокатит. Сама она ничего не расскажет, даже если идет по какому-то списку, а вот та девушка, что была с ней на катке…

— Ярослава. А это мысль. Надо попробовать, потому что ты прав, Юля будет отрицать все до последнего. Упертая, как стадо баранов. Причем, будет продолжать даже тогда, когда точно знает, что делает хуже самой себе.

— Кого-то мне это напоминает… — бормочет Марк. —