Выгодная позиция - Ребекка Дж. Каффери

«Слушай, ты делаешь это, хорошо? Но это не моя сцена. Ты можешь представить

меня пьяным в клубе? Потому что я не могу. А танцевать? Танцы - это большое

«нет»».

Конечно, я могу представить, что поначалу ему будет немного неловко, но я бы его

раскрепостил. Если бы он только позволил мне взять себя в руки, я бы вмиг

заставил его танцевать. Небольшое руководство никогда никому не повредит.

«Чтобы хорошо провести время, не обязательно пить или танцевать. Просто...

немного ослабь струны. Попробуй немного расслабиться. Я не понимаю - ты

хорошо относишься ко всем парням в гараже и к команде в целом, но тебе как будто

не нужны друзья».

На его лице появляется выражение задумчивости, брови напряжены, словно он

думает, как ответить. Я знаю, что он размышляет, открыться мне или нет. Он

пытается решить, может ли он мне доверять.

«Это не... Это просто...»

Что ж, думаю, я получила ответ на этот вопрос. Нет открытости - нет доверия.

«Если ты выйдешь со мной после нашей следующей победы, я присоединюсь к

твоим тренировкам и займусь дурацкими тренировками для СМИ...»

На этот раз его очередь прерывать меня. «Тебе это будет полезно. Они помогут тебе

сбавить тон в язвительных ответах и думать, прежде чем говорить».

Мне плевать, что он сделал для меня - я не приму этого!

«Это говоришь ты, который не может сдержать свой пыл при любом упоминании

папы. Я тоже этого не понимаю - у тебя уже была карьера лучше, чем у него, примерно в два раза, и ты, возможно, сделаешь ее в три раза больше, если не

уйдешь на пенсию в этом году».

Он заметно разозлился. Что ж, это явно задело нервы.

«Я чертовски ненавижу это слово! Пенсия, пенсия, пенсия! Почему пресса только

об этом и говорит? А как насчет потрясающего начала сезона? Или о работе, которую я выполняю в качестве посла молодежного благотворительного фонда?»

«Да ладно, старик...» - шучу я, но останавливаюсь, увидев его лицо.

Не время, Харпер. Не время.

Я начинаю сначала. «Я думал, это одна из тех вещей, которые команда передала

прессе. Типа, ты уже говорил об этом, а они давали газетчикам реплики и намеки на

это, создавая шумиху вокруг твоего последнего года, чтобы раззадорить прессу.

Полагаю, нет?

«Нет! Ради всего святого. Нет. Я говорил с Анной о том, чтобы попытаться

положить этому конец, но все любят строить догадки, и это все, о чем меня

спрашивают. Я не знаю, может... Я не думал... Мне еще нет и тридцати четырех».

Искажение его лица мучительно. Я вижу, как он мучается, принимая это решение.

Хотя мне всего двадцать пять, я понимаю, что принятие этого решения происходит

так быстро, независимо от того, в каком виде спорта ты занимаешься, и решить, уйти на пике или медленно угасать, очень непросто.

«Значит, еще есть шанс, что так и будет?»

«А разве нет шансов, что это может быть чей-то последний сезон? Я могу разбиться

в этот уик-энд и больше никогда не сесть за руль, или Хендерсом может решить не

продлевать мой контракт с ними, и никакая другая команда не возьмет меня. То же

самое касается любого из нас. Все так, как есть, и я перейду этот мост в конце

сезона. Но если я уйду, это будет мой выбор». Его слова и тон тверды - не то чтобы

это имело значение для журналистов. Они все равно напечатают причины, по

которым, по их мнению, он может уйти.

Чувствуя себя неуютно из-за интимности разговора, я решаю, что пора вставать. Я

поднимаюсь с кровати и замечаю, что в комнате что-то изменилось. Ковры чистые, мои сумки с вещами убраны в предусмотренное для них место, а почта от

поклонников, которую мне вручили, когда мы приехали, аккуратно сложена на

столе. Не может быть, чтобы я сделал это прошлой ночью.

«Ты, эм, прибрался?» - спрашиваю я, осматривая комнату в поисках одежды, которая когда-то лежала на полу.

Может, это был тщательно спланированный розыгрыш, и он спрятал всю мою

одежду или сжег ее в качестве мести. В этом было бы больше смысла, чем в том, что он убирался в моей комнате.

«Да. Здесь был абсолютный свинарник. Когда ты в последний раз стирал?»

Я ломал голову, но так и не смог вспомнить. Определенно не стирал с тех пор, как

приехал сюда. Может, в Саудовской Аравии? Не могу вспомнить. «Я привожу с

собой много одежды, так что все в порядке. А где... вещи, которые были на мне

вчера вечером?»

«В мешке для белья, где и положено. Пока ты спал, я взял кучу твоей грязной

одежды и отнес ее в экспресс-службу».

Он говорит об этом как о пустяке, но я потрясенно молчу.

Это было слишком - холодные мочалки, уборка, забота.

У меня от этого все сжалось. Я не могу представить, почему он делает это для меня.

«Спасибо? Тебе действительно не нужно было этого делать».

«Нет, определенно нужно. Иначе одежда, наверное, сама бы начала складываться в

сумку. Неужели родители никогда не учили тебя убирать за собой?»

Я никогда, никогда не говорю о своем воспитании на публике или в прессе. Он

никак не мог знать, что у меня нет родителей или людей, которые заслужили это

звание. Он никак не может понять, что этот комментарий словно кинжал вонзился в

мое сердце, но при этом разрушил чары, под которыми я, судя по всему, находился.

«Думаю, теперь со мной все будет в порядке. Ты можешь идти». Я не хотел, чтобы

это прозвучало так пренебрежительно, когда он, очевидно, по любым объективным

стандартам, был очень добр ко мне в последние несколько часов, но с меня хватит.

Я не хочу продолжать этот разговор.

«Моя сестра сказала, что тебе нужно есть понемногу и часто, чтобы успокоить

желудок. Я собирался заказать для тебя тосты или что-нибудь еще из меню

обслуживания номеров». Его тон защитный, как будто он не понимает, почему

настроение вдруг испортилось. Я не могу его винить, но мне надоела эта домашняя

сказка, и мне снова нужно личное пространство.

«Я уверен, что справлюсь с этим сам». Я скрещиваю руки на груди для пущей

убедительности, и он наконец понимает, о чем я. Он отступает к двери.

«Как хочешь, но завтра утром я жду тебя в спортзале. Потом, возможно, если мы

выиграем, я