Искры на ветру - Ольга Ярошинская

— Поможешь? — попросила я, подходя к нему и поворачиваясь спиной.

А когда его ладонь погладила обнаженную кожу, прикрыла глаза и выдохнула от удовольствия.

Страх и гнев отступали, уходили с каждым нежным поцелуем, что дарил мне Элай. Но азарт боя еще кипел в крови, и я хотела большего. Того, что вытеснило бы из мыслей и стрелы, свистящие над головой, и гортанный приказ дикаря, и кровь, текущую по камням.

Я нетерпеливо выбралась из безнадежно испорченного платья, отпихнула его ногой и встала под теплый поток воды. Провела ладонями по груди Элая, легонько царапая ногтями кожу и чешуйки. От него пахло драконами, дымом и потом, и этот запах недавнего боя был дико возбуждающим.

— Я думал сделать это в кровати, — признался Элай, вынув из моих волос застрявший цветок. — Лепестки там рассыпал.

— Не хочу лепестки, — ответила я и, встав на цыпочки и легонько укусив его за губу, сказала: — Хочу тебя. Сейчас. Очень.

Он не заставил меня просить дважды. Быстрые ласки, горячие поцелуи, шепот, обжигающий кожу:

— Такая красивая… Вив, я хочу твой портрет. Вот такой. Где ты мокрая, с красными волосами на белой коже.

А я целовала его и прикусывала чуть солоноватую кожу, спускаясь все ниже, пока Элай не застонал, забыв про все картины мира. Мне нравился его вкус, шелковистая кожа и каменная твердость, и выпуклая венка под моим языком. А потом я поднялась, повернулась к нему спиной и уперлась ладонями в стену, и это было именно то, что нужно: жадно и горячо.

— Тебе хорошо? — спросил Элай, потянув меня за волосы и заставив откинуть голову. А другой рукой сжимал мою грудь, перекатывал в пальцах сосок, и острые молнии удовольствия заставляли меня стонать все громче.

— Да. Еще, — выдохнула я, сама насаживаясь на него и податливо прогибаясь в пояснице.

Сейчас я хотела быть слабой, отдать контроль, ничего не решать. Наверное, Элай это как-то понял. Он развернул меня к себе, всмотрелся в лицо и погладил мои губы подушечкой пальца.

— Скажи стоп, если что-то не понравится, ладно? — хрипло произнес он, обхватив мою шею ладонью.

Мне нравилось. И его требовательные поцелуи, и жадные шлепки, и то, как глубоко он в меня входил. Его пальцы, проникающие в мое тело — везде, доводящие меня до стонов, сладких судорог и вспышек перед глазами, а потом снова его вкус на моем языке и ладонь на затылке, задающая ритм.

Вода хлестала меня по коже, светильник, горящий под потолком, беззастенчиво разгонял тени. Мокрая плитка скользила за спиной, когда Элай приподнял меня, подхватив под бедра.

Я жалобно застонала от невыносимого удовольствия, выгибаясь в его объятиях, а чуть позже невольно улыбнулась: так мило — жесткий секс и ладонь на моей макушке, чтобы в оргазме не долбанулась о стену.

Элай часто дышал, вжимаясь в меня, а потом слегка отстранился и вопросительно заглянул мне в лицо.

— Я люблю тебя, — сказала я. — Пойдем спать?

Смерть была рядом, но все обошлось. Я жива, мой любимый и друзья тоже. Завтра будет новый день, и мы что-нибудь обязательно придумаем и с красноперыми, и с остальным.

Сил осталось только на то, чтобы надеть халат. А когда Элай донес меня до кровати, я смахнула лепесток, приставший к щеке, и провалилась в глубокий сон.

* * *

Вив уснула, как только ее голова коснулась подушки, а Элай, подоткнув жене одеяло, сел в кресло и открыл ящик стола. С утра доставили почту, но у него не было времени прочитать: свадьба, красноперые, брачная ночь… Дыхание перехватило на миг, стоило вспомнить, как это было.

Сглотнув, Элай прикрыл ресницы, но перед глазами все равно мелькали яркие воспоминания: изогнутая белая спина с разметанными по ней мокрыми красными прядями, твердеющие в его пальцах соски, нежный, послушно приоткрытый рот…

Вив с удовольствием подчинялась ему сегодня, но Элай особо не обольщался — не будет она покорной по жизни. Да и не надо. Пока он отгонял красноперых от Айданы, Вив приняла свой бой и вышла из него победителем. Рони успел рассказать ему вкратце картину нападения, и волосы дыбом вставали от того, как близко прошла беда.

Элай вскрыл первое письмо и прочитал донесение от дозорного, который отправился в столицу, как было приказано королевой, но при этом клялся в верности старшему наследнику трона. Беспорядки в городе, волнения в народе, слухи о старшем принце звучали все громче. Тириан успел проявить себя лишь как избалованный мальчишка с дурными пристрастиями. А образ старшего принца обрастал романтическим флером: изгнание, служба в дозоре, крылья. Легендарный аркан, сила духа, близость к народу. Говорили, что король на смертном одре звал старшего сына.

Сердце болезненно сжалось — хотелось верить, что хотя бы перед самым концом отец признался в ошибке.

Следующий конверт был от Луциана Крауфа, члена совета. Он оставил письмо без подписи, но Элай отлично помнил эту печать — стрела, перо и когтистая лапа. В роду Крауфов с завидным постоянством проявляются знаки стрелы, когтя и летописца. Причем боевой знак стрелы сплошь у женщин. Невольно вспомнилась Ингрид и ее бесславный конец, а затем и Сильва. Вив умудрилась выманить драконицу из загона, и та ринулась защищать территорию, которую считала своей. Пусть это будет добрый знак, и с Сильвой удастся поладить. Хороший, сильный, красивый зверь, рука не поднимется такую убить. А Луциан писал о расколе в совете. Власть королевы ширилась все эти годы, но она успела нажить и врагов. А про Тириана все чаще шептались — драконья кровь брала верх, знак исказился, принц не сделал ни одной статуи или хоть бы горшка. Слишком самонадеянно он назвался скульптором, который слепит заново целый мир.

Третье письмо, которое Элай оставил напоследок, начиналось сразу о деле:

«Я разузнал по твоей просьбе о Камилле Лорец, обладательнице легендарного аркана чешуи. Ей уже хорошо за семьдесят, однако дама в прекрасной памяти и здорова. Живет в поместье на западе от столицы, в свет не выходит. Родила двоих сыновей и дочь, год назад овдовела. Старший сын командует вторым постом северного гарнизона. Дочь замужем, живет неподалеку от матери. А вот младший сын рано погиб, не успев закончить обучение. Мне показали его портрет в семейной галерее — рыжий, весь в мать. Я взял на себя смелость сообщить Камилле о девушке с арканом чешуи, не знающей