Летний сад - Полина Саймонс

мгновение все глубоко вздыхают: на кремовой стене как по волшебству появляется молодой мужчина у бассейна, он надевает футболку, чтобы скрыть израненную спину, когда замечает кинокамеру. Он на трамплине, раскидывает руки, выпрямляется, собираясь нырнуть. В воде светловолосая женщина. Проектор пощелкивает, жужжит. Зубы у мужчины белые, черные волосы влажны, длинноногое мускулистое тело заполняет весь кадр. Заметны смутные очертания темных татуировок. У него широкая грудь, большие руки. Он прыгает далеко, по дуге, и увлекает под воду брыкающуюся женщину. Когда они появляются на поверхности, она пытается отплыть, но он ее не отпускает. И когда они оказываются в кадре вместе, становится видно, какой большой он, и какая маленькая она. Проектор жужжит, фильм идет без звука, просто два тела плещутся в воде, брызгаются, а потом она прыгает ему на руки, и он поднимает ее над головой, и она выпрямляется, в маленьком бикини, раскидывает руки, покачивается, ища равновесия, и на мгновение они оба выпрямляются, и она стоит на его ладонях, прямо над ним. А потом он внезапно подбрасывает ее, толкая назад, и камера дрожит от смеха, и Александр хохочет, а когда Татьяна появляется над водой, она прыгает ему на спину и осыпает поцелуями его шею и голову, а он поворачивается к камере, и кланяется, и машет рукой, и на его лице улыбка. Проектор пощелкивает, жужжит, пленка заканчивается, стена становится белой, и в комнате слышен только тихий шум проектора.

– Они были такими молодыми, – шепчет Ребекка.

– Как мы, – отвечает Вашингтон.

Дети угомонились. Где-то звучит негромкая музыка. Жены и мужья детей заснули. Дети детей спят – даже подростки, уставшие от хоккея на траве, и пинг-понга, и баскетбола, и настольных игр, даже студенты Гарварда спят; даже для них поздно. Главный математик делит спальню с Томми и Энтони-младшим, он со своим пирсингом далеко от невинной Бекки.

В доме на вершине холма, за кухонным островком, сидят четверо – в доме, где они выросли. Они устроили полуночный ужин. Холодные тушеные овощи и фаршированная свинина, ломти индейки в пластиковом контейнере. Они пьют старое вино, открывают свежее пиво.

Они просто сидят, отдыхая. В этот День благодарения просто засиделись подольше ради покоя, ради мира, ради семьи, ради памяти, ради своего блаженного детства, которое так быстро кончилось. Сидят в тихом оазисе и едят хлеб своей матери. В течение дня, рядом с женами, мужьями, детьми, они говорили о спорте и политике, вооружении и работе, но поздно вечером – никогда.

Гарри и Паша говорят о том, как они выходили в море на лодке, наверное в заливе Бискейн, когда были маленькими. Оба помнили пальмы, зеленую воду, жару, помнили отца и себя совсем маленькими. Ни Джейни, ни Энта. Отец посадил мальчиков на скамью и показывал им, как сворачивать косой треугольный парус. Он дал им удочки и червяков, и они сидели по обе стороны от него. У руля сидела их мать. Идите со мной, и я сделаю вас ловцами людей. Он курил, время от времени подергивал леску, а они подражали ему и тоже дергали удочки. Рыбы съедали червяков на крючках, но сами не попадались. Потом Гарри заинтересовался крючком. Что еще можно на него поймать? Может он зацепиться за одежду? За что-то деревянное? За ногу Паши?

– Гарри, так с тобой с самого начала что-то было не так, похоже? – говорит Джейни.

Паша отвечает:

– Да, но я выдернул крючок из собственной ноги и тогда установил для себя первую цель, вот так.

– Ну, ты точно сын своей матери, – говорит Гарри. – А я тебе многое показывал, но никогда не слышал слов благодарности. Нам, должно быть, всем повезло: мы с самого начала знали, кто мы.

– Мы все знали, кем мы были, – говорит Джейн Баррингтон. – С самого начала. – Она поворачивается к Энтони. – Он ездил с тобой на рыбалку, Энт?

– Раз или два, – отвечает Энтони.

Всего в нескольких футах от них, в длинной темной кладовке дворецкого между парадной столовой и кухней, есть маленькая ниша между стеной и буфетами. В этой нише стоит небольшой табурет, и на нем сидит Татьяна; ее глаза закрыты, она откинула назад голову, прислонившись к стене в своем тесном укрытии, и слегка качает головой, кивает, слушая, как его дети говорят о нем взрослыми голосами.

Александр выходит из спальни, ищет ее, и Татьяна, хотя совсем не хочет спать, раздевается и ложится рядом с ним. Ей хочется поговорить о сегодняшнем дне, но он устал и говорит, что они как следует обсудят все завтра. Она ждет, пока он не засыпает, а потом тихонько выбирается из постели, набрасывает халат и возвращается в теперь уже пустую кухню и готовит себе чашку чая. Тихий шум дома успокаивает ее. Она знает, которая доска пола поскрипывает, где осталось жирное пятно от липкого маленького пальчика. Она знает, что угол ковра в гостиной погрызен хулиганистым лабрадором Джейни. Она знает звук капель из каждого крана и чует запах чеснока, когда проходит мимо чесночной могилы, как она это называет, – это круглый керамический сосуд с дырками в крышке, нечто вроде ароматизатора наоборот.

Она знает весь дом.

В одиночестве она размышляет и успокаивается. Ей не хочется, чтобы этот день кончался.

Она печет хлеб.

Она смешивает немного теплого молока с сахаром и сухими дрожжами и ставит миску под горячую лампу. Сидит на высоком табурете, прихлебывая чай и наблюдая, как закваска понемногу начинает всходить. Перемешав ее ложкой, она снова ждет, когда та запузырится. Через пятнадцать минут она всыпает в нее муку, растапливает масло, подогревает еще две чашки молока. Разделяет яйца, взбивает белки, пока те не превращаются в плотную пену. Когда она оборачивается, то видит по другую сторону островка сонного Энтони.

– Поверить не могу, что ты до сих пор не спишь.

– Поверить не могу, что и ты до сих пор не спишь.

Она готовит ему чай.

– Так что ты думаешь о новом приятеле твоей дочери?

Энтони пожимает плечами:

– Мне ведь с ним не спать, да? Так какое мне дело? Я бы предпочел, чтобы он не демонстрировал украшение на своем языке перед ее семьей, но меня же никто не спрашивает.

– Ребекка говорит, что он – ее первая настоящая любовь, – замечает Татьяна.

– В восемнадцать лет все кажется первой настоящей любовью, – отвечает Энтони и умолкает, и они переглядываются и больше ничего не говорят.

«И в самом деле это так», – думает Татьяна. А иногда и действительно так.

Облокотившись на островок, Энтони наблюдает за ней. Куда бы она