Предавший однажды - Анна Шнайдер

— Это меня не удивляет, — фыркнул Семён, разламывая пополам кусок хлеба. — Я один раз долго лифт не мог дождаться, пошёл по служебной лестнице. Потом неловко было… Слышал я, в общем, как Ромка со своей жинкой ругается. Если она так себя постоянно ведёт, то странно, что он ещё не развёлся.

Я слушала Семёна, забыв и про Олю, и про свой суп, открыв рот и почти умирая от любопытства.

— Да? А из-за чего он ругался?

— Я не прислушивался, честно, — качнул головой Сеня. — Но ты же знаешь Ромку — он так-то человек спокойный, а тут багровый стоял и злой весь. Я быстро мимо проскочил, и всё. Ничего ему не стал говорить тогда, но запомнил.

Пожалуй, я бы тоже запомнила.

Семён абсолютно прав: Рома — человек спокойный. Он из тех, кого ещё надо постараться довести. На моей памяти за двадцать лет это всего пару раз случалось, и случаи тогда были такие, когда трясло всех без исключения — но Ромка был последним.

В этот момент к нам с Сеней как раз подошёл сам обсуждаемый, и беседу пришлось сворачивать, а себе признаться в очевидном: мне было гораздо интереснее, что там у Ромки с женой, чем изменяет мне Костя на самом деле или я всё придумала.

До чего я дожила, а?

40

Надежда

Кстати, о Косте. Весь день, словно чувствуя, что я начинаю ускользать от него, как сорвавшаяся с крючка рыба, он не оставлял меня в покое. Звонил раза три, постоянно присылал всякие видосики и смешные картинки, да и просто интересовался, как дела. Всё это, с одной стороны, напоминало ситуацию двухлетней давности — тогда Костя тоже демонстративно стал уделять мне чрезмерно много времени, — но, с другой стороны, было иначе, потому что тогда мне хотелось его внимания, а теперь нет.

Я отвечала на звонки и сообщения, но слегка раздражалась — работы и так много, а он ещё отвлекает! — и в результате к концу рабочего дня задумалась: может, и правда — если мне сейчас не хочется Костиного внимания, то я его больше не люблю?

А так бывает? Двадцать лет любила, а теперь — всё?

Может ли умереть то, что существует так долго?

Или вот взять Ромку. Я ведь столько лет с ним работала, и ничего не было. Ну ладно, почти ничего. А теперь… что-то будто бы появляется.

Или мне просто хочется, чтобы появилось? Хочется отвлечься от проблем, которые то ли Костя мне устроил, то ли я сама себе, вот я и уцепилась за приоткрытый Ромкой ящик Пандоры?

Кто бы подсказал правильный ответ…

Уходили с работы мы сегодня одновременно: я, Ромка и Семён. Сеня у нас — белый человек, ездит на работу на машине, старенькой и отечественной, а вот мы с Ромкой — люди безлошадные. Мне хотя бы близко до дома, а Ромке ещё на электричке надо прокатиться, но какое-то время мы с ним едем в одну сторону.

Сколько раз за последние годы мы вот так уходили с работы вдвоём, потом спускались в метро и расставались через несколько станций — не перечесть. Но только сегодня у меня впервые появилось ощущение… не знаю… какого-то заговора, что ли? Хотя это, скорее всего, исключительно потому, что я решила всё-таки дожать Ромку, прояснить кое-что для себя, а он ничего не подозревал.

Но все мои планы полетели в тартарары, потому что поезда ездили с жутким интервалом и в подошедший вагон народ набился как селёдки в бочку. Какие тут разговоры, если вокруг одни чужие головы и со всех сторон стискивают, будто пытаются выдавить наружу внутренности?

Ещё и оказались мы в самом центре вагона, где схватиться не за что, и при торможении поезда приходится тормозить вместе с толпой.

— Романтика, — усмехнулся Ромка над моей головой. Он меня изрядно выше, и теперь я стояла прижимаясь к нему грудью и всем остальным, а его подбородок был на уровне моего лба. — И как мы выживаем в таких условиях?

— Человек привыкает ко всему, — пошутила я, и внезапно вспомнила…

А ведь действительно…

Меня настолько резко осенило, что я умудрилась пропустить момент, когда поезд начал отъезжать, и едва не улетела куда-то в сторону. В такие мгновения всегда удивляюсь, как и откуда в настолько плотно слепленной толпе остаётся ещё место, чтобы куда-то улететь…

Спас меня Ромка, прижав к себе. Улыбнулся, когда я подняла голову, чтобы видеть его глаза, немного приподнялась — иначе не услышит — и почти проорала:

— А почему ты отказался от фриланса, когда Совинский предлагал его тебе несколько лет назад?!

41

Надежда

Шум метро, плотная толпа обступивших нас людей, разнообразно пахнущая послерабочей усталостью, яркий свет, не оставляющий места сомнениям, — всё это будто замерло, остановилось, застыло, пока я смотрела в тёмные Ромкины глаза. Поначалу удивлённые, они постепенно наполнялись пониманием и досадой.

Конечно, он был недоволен, что я вновь начала копать в ту же сторону.

Ромка наклонился, а я, наоборот, приподнялась, почти слившись с ним воедино, и его дыхание коснулось моей щеки, виска, уха… Кожу приятно защекотало, захотелось зажмуриться, как сытой кошке, и я не выдержала — подняла руки и положила ладони Ромке на плечи, а затем и вовсе обняла его, запустив пальцы обеих рук в волосы на его затылке.

Он слегка вздрогнул, но не отстранился. Наоборот. Я почувствовала, что его ладони на моей талии чуть сжались — и как же я в этот момент жалела, что Ромка в куртке, а я в пальто!

— Надя, — прошептал Ромка мне на ухо, именно прошептал, прижавшись губами к раковине и почти целуя меня там, — ну зачем? Зачем ты всё усложняешь? Ты ведь не разведёшься. Тогда к чему всё это?

Я закусила губу. К острому удовольствию, которое я испытывала от каждого прикосновения, добавилось не менее острое сожаление и недовольство собой. Да и Ромкой заодно.

«Ты ведь не разведёшься» прозвучало без малейшей тени сомнения. Я словно была подсудимой, а Ромка — судьёй, и он только что вынес мне приговор.

Безнадёжна.

— Почему?

В отличие от Ромки, я не шептала, а говорила громко, пытаясь переорать гул тоннеля.

— Хотела бы — уже подала на развод, —