Предавший однажды - Анна Шнайдер

ответил Ромка, и я почувствовала, как он ласково потёрся носом о мой висок. — А ты медлишь. Сначала два года, теперь три месяца. Я знаю, это ловушка. Я нахожусь в похожей. Она капитально засасывает, Надя. И если всё так, как я думаю, то не стоит добавлять к твоим переживаниям ещё и угрызения совести.

Поезд начал приближаться к станции, снижая скорость, и Ромка отстранился, выпрямился, вновь посмотрел мне в глаза.

Удивительно, но… Я прожила с Костей двадцать с лишним лет и ни разу не видела в его взгляде столько боли и сожаления. Даже когда он просил у меня прощения в прошлом — даже тогда в его глазах не было такого океана горечи.

— Сейчас нас вынесут наружу вместе с толпой, — произнёс Ромка, улыбнувшись мне. Он явно не ждал от меня никакого ответа, и не зря — я не знала, что сказать. — Приготовься, Надя.

Через несколько секунд так и случилось. Двери распахнулись, и человеческий поток хлынул наружу, подхватив и нас. Избежать принудительного выноса из вагона можно было только активно сопротивляясь, но мы с Ромкой предпочли выйти вместе со всеми, а потом вошли обратно.

Я не знаю зачем, но, когда мы вновь залезали в тот же вагон, уже более свободный, я взяла Ромку за руку и, ощутив ответное пожатие, подумала: «Господи, как же это похоже на жизнь».

Точно так же, как здесь, в метро, человеческий поток привычки и нежелания что-то менять подхватывает тебя и уносит, куда ему угодно. Кто-то сопротивляется, но всё равно оказывается унесённым, кто-то добивается успеха и остаётся внутри вагона, но для этого нужно что-то делать, шевелиться. А шевелиться порой не хочется.

И, возможно, дело вовсе не в любви, как я думала два года назад. Возможно, я просто не захотела сопротивляться потоку?

И судя по тому, что сказал Ромка только что, — он тоже.

42

Надежда

Неделя была суматошной, однако больше до пятницы я не видела ничего, что дало бы мне новую пищу для подозрений Кости в измене. Впрочем, мне было некогда следить за соцсетями Оли Лиззи, и я заходила туда всего пару раз, быстро проглядывала посты, понимала, что ничего подозрительного не вижу, — и уходила. Я зашивалась на работе, выполняя одновременно функции секретаря и свои привычные, редакторские, и вечером просто падала в постель, толком не обращая внимания на попытки Кости меня расшевелить. Лишь в четверг я осознала, что даже не рассказала ему о том, что временно сижу у Совинского секретарём! И это было поразительно — раньше я всегда делилась с мужем подробностями происходящего на работе, а теперь нет. И не тянуло.

По правде говоря, я мало думала о Косте и трёх месяцах, которые он попросил. И совсем не следила за ним по приложению — не сомневалась, что не увижу там ничего подозрительного. Если Костя сам его установил и отлично знает о том, что я могу в любой момент открыть и посмотреть, где он, конечно, он не станет палиться. Не нужно быть гением, чтобы понимать подобное. Его действия были демонстративными — эдакая презентация: вот, смотри, я на всё готов, лишь бы тебе было спокойно, — но не рассчитанными на реальную слежку. Костя отлично знал, что я таким заниматься не стану. Максимум, на что я была способна, — это заходить в соцсети Оли Лиззи, но то совсем другое, публичное. А сидеть и скрупулёзно проверять, не уехал ли муж во время обеденного перерыва из офиса, — для этого нужно быть чуточку психованной, а я надеюсь, что пока нормальна.

В пятницу мне наконец повезло — Максим Алексеевич утвердил кандидатуру нового секретаря, юной, очень худой и высоченной девушки по имени Яна, и я наконец смогла покинуть свой пост и вернуться в редакцию. На радостях мы с ребятами даже в кафе сходили и тяпнули там по пиву — естественно, безалкогольному. Но жить сразу «стало лучше, жить стало веселее».

Ромку я тоже больше не пытала, после разговора в метро осознав, что расколоть его невозможно. Он явно не желал делиться подробностями личной жизни, причём не только из-за своего скрытного характера — не видел смысла. «Ты ведь не разведёшься», да. И я не знала, прав он или нет.

Мне чего-то не хватало для того, чтобы принять окончательное решение. Как в прошлый раз — я решилась, только когда Костя собрался уволиться и заявил, что в отчаянии. По сути, в тот момент мы дошли до края, и я позволила себе от него отступить. А в этот раз я, видимо, ещё до края не дошла.

Однако, несмотря на то, что Ромку я больше не пытала, всё равно замечала, что он ходит на работу мрачный, как предгрозовая туча. Он больше не курил — по крайней мере в сквере перед нашим офисом, — но настроение у него явно было невесёлым. Это заметила не только я, а новенькая Яна даже спросила у меня в пятницу:

— А что это за хмурый мужик сейчас воду из кулера себе в кружку наливал? Он кто?

В её голосе звучала такая опаска, что я развеселилась.

— Это Рома Кожин, наш верстальщик.

— Жуткий он какой-то, — буркнула Яна, передёрнув плечами, а я неожиданно подумала: хорошо, вот и считай его жутким, не подходи. Он мой!

И сама пришла в ужас от подобных мыслей.

Я ревную, что ли, получается?..

43

Надежда

В пятницу я в итоге немного задержалась — пришлось передавать Яне дела, — и, когда пришла в редакцию, ни Сени, ни Ромы уже не было. И почему-то меня это задело. Всю неделю мы с ребятами уходили вместе, потом я и Ромка ехали в метро, а сегодня вот — не дождались они меня. Понимаю, задержалась я минут на сорок, а у Ромки электричка, но всё равно было неприятно.

Я быстро собралась, закинула в сумку телефон и побежала вниз, не воспользовавшись лифтом. Выскочила на улицу в незастёгнутом пальто… и едва не завизжала, налетев на знакомую высокую и плечистую фигуру.

— Осторожнее, Надя, — смеясь, сказал Ромка, поймав меня на подлёте. — Ты что такая взъерошенная, пояс не завязан? Сейчас не лето всё же.

— Летом в пальто не ходят.

— Ну, смотря какое лето. Помнишь, два года назад в июле плюс двенадцать было?

Я