Жестокое завоевание - Лилит Винсент

class="p1">Он всегда говорил «принцесса» своим бархатным мурлыканьем? Я не могу вспомнить. Много лет назад я был его одуванчиком. Если я была особенно глупа, сварлива или грустна, я был его одуванчиком. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, он начал приветствовать меня, склонив голову набок, с непроницаемой улыбкой на губах, когда он пробормотал: «Здравствуйте, принцесса».

Я почувствовала себя особенной и взрослой, когда услышала, как он это сказал. Я не была парящим перистым семенем одуванчика, я была особенным. Его принцесса, а он был моим принцем.

Теперь он пристально смотрит на меня; голодный и собственнический по отношению ко мне так, как дядя определенно не должен быть.

Он медленно поднимает бровь. — Я получу привет в ответ?

Мой взгляд задерживается на деталях о нем, которых я раньше не замечал. Как этот его рот наклонен в угол, как будто у него злые мысли. Как его челюсть ловит свет. Несколько прядей волос, падающих ему на глаза, заставляют меня зачесать их назад.

Он переминается с одной ноги на другую и упирается плечом в дверной косяк, и то, как развязно двигается его тело, очень похоже на дядю Кристиана. Я виделп, как он двигался так тысячу раз. Я была свидетелем того, как он сделал то же самое прошлой ночью на складе, и я не узнала его.

— Меня больше даже не обнимут, Зеня? — бормочет он, отталкиваясь от дверного косяка и неторопливо обходя стойку, чтобы встать возле моего стула. Он проводит указательным пальцем по изнанке моего конского хвоста, пропуская тяжелые пряди сквозь пальцы. — Или поцелуй?

Я Зеня Беляев, и мужчины меня не смущают. Я страдала от притеснений, грязных шуток и блуждающих рук. Я ни разу не мялась перед мужчиной и не собираюсь сейчас начинать.

— Плохие дяди ничего не получают, — говорю я ему, глядя на него из-под ресниц. Я чуть не захлопываю себе рот ладонью, понимая, как многозначительно это звучало, но вместо этого впиваюсь ногтями в ладони и заставляю себя выдержать его взгляд.

Посвятите себя этому.

Дядя Кристиан хочет, чтобы я растерялся перед ним, поэтому я ему этого не даю.

Его губы дергаются, когда он смотрит на меня сверху вниз. — По моему опыту, плохие дяди получают все, что хотят. Я сам сварю себе кофе, ладно?

Он отворачивается к машине, и я снова могу дышать.

Я ввожу несколько цифр в электронную таблицу, делая вид, что не осознаю его тело с его широкой спиной всего в нескольких футах от меня. Этот человек так же знаком мне, как мой собственный отец, так почему же я зацикливаюсь на нем, как на новой блестящей игрушке, с которой мне нельзя играть? Он подходит к холодильнику, и я вижу его сильный профиль. У него такой же гордый прямой нос и бледно-голубые глаза, как и у меня. Бабушка и дедушка либо специально выбрали для усыновления ребенка, похожего на них, либо это чистое совпадение, что папа и дядя Кристиан выглядят как кровные братья.

Однако есть различия. До того, как он заболел, папа всегда был мягким и веселым, а дядя Кристиан худой, опасный и острый, как меч. За год или два до его отъезда я гуляла с друзьями, чьи глаза расширялись при виде кого-то, приближающегося ко мне через плечо. «Вау, твой папа безумно сексуален».

Я отвечала, даже не оборачиваясь: «Это не мой папа. Это мой дядя.»

Люди останавливались и смотрели на дядю Кристиана, как мужчины, так и женщины. В основном женщины. Смеясь, я всегда указывал на тех, кого дядя особенно ошарашил.

«Эта женщина так пристально смотрит на вас, что чуть не попала в пробку».

Дядя Кристиан улыбался мне сверху вниз, обращая внимание только на меня, и отвечал: «Это она, принцесса?» Как будто ему было наплевать на других людей. Его заботило только то, на кого я смотрю.

Пока я бросаю на него исподтишка взгляды, он заканчивает варить кофе и ставит свежий латте у моего локтя. Я знаю, не спрашивая, что это будет сделано с дополнительной порцией и половиной чайной ложки сахара, как я люблю.

Дядя выдвигает стул и садится рядом со мной, держа в руках свой кофе.

— Они хорошенькие, — бормочет он, беря меня за руку. Я не понимаю, что он имеет в виду, пока он не проводит большим пальцем по моим ногтям, которые выкрашены в темно-красный цвет и заострены. Его глаза пробегают по мне. — Ты изменился с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Немного выше. Щеки красивее. Волосы длиннее. Ты еще красивее, Зеня. Я не думал, что это возможно.

Моя рука кажется такой маленькой в его большой руке, и потому что я восхищаюсь тем, как мы смотримся вместе, я выдергиваю пальцы из его хватки. — Ты тоже другой.

— Я? Я совсем не изменился.

Но они есть. Дядя Кристиан использовал силу, чтобы заставить меня чувствовать себя в безопасности, просто находясь рядом со мной. Я чувствовал, насколько он опасен, но я никогда не боялся его, потому что он был всего лишь угрозой для других людей.

Сейчас? Я в ужасе от него.

Прошлой ночью . Я хочу умолять его, пожалуйста, скажи мне, что это была ужасная ошибка, чтобы я могла забыть об этом и быть счастлива тебя видеть. Я хочу обнять сильного, красивого мужчину, которого люблю, и впитать его, как солнечный свет.

Дядя Кристиан берет свой кофе, но двигается слишком быстро, и часть пены переливается через край. — Блин. — Он хмурится и слизывает пену с края чашки, и я вижу его язык. Время замедляется, пока я смотрю, как оно движется по керамике твердым, преднамеренным движением.

Тепло омывает меня.

Я это чувствовала .

Я тяжело сглатываю, вспоминая незнакомца, одетого в черное, который убедил меня позволить ему снять мои джинсы и использовать этот язык, чтобы довести меня до оргазма. Но это был вовсе не чужой.

Он сидит прямо передо мной, пахнет лосьоном после бритья и выглядит как заряженное оружие.

Я скрещиваю ноги и чувствую предательскую скользкость в верхней части бедер.

Дерьмо. Я мокрая.

Больная ты девочка, Зеня. Вы позволили незнакомцу в маске заговорить о вас, и теперь вы все запутались, потому что он оказался вашим дядей.

Дядя Кристиан сглатывает, и даже то, как он сглатывает, завораживает, мускулы его горла двигают кадыком. Интересно, как двигаются эти мышцы, когда он тяжело дышит. Когда он запрокидывает голову и стонет. Когда он крепко сжимает твои волосы и рычит: «Да, черт возьми, принцесса, только немного