Четверо за спиной - Анна Михайлова

- Значит мало ему досталось. Надо было всю рожу разукрасить!

- Да где ж мало? Его воевода из дружины погнал, да еще и с позором. Для воина это хуже смерти, - веско добавляет Рута.

- Все равно жалею, что не добавила уроду.

- Зато воевода добавил. Точно знаю. А уж у него кулаки пудовые. И слугу своего прислал. Тот мальчишку самолично выхаживал.

- Беригор? С чего вдруг?

- Он-то вообще справедливый. Всегда поможет, хоть и старается, чтоб не узнали о сем. Я его мальцом еще помню, всегда таким был, - Рута с улыбкой посмотрела куда-то в даль, вспоминая былое.

- Неожиданно. Ну так что, парень, проводишь меня?

- А как же! Кудой, госпожа Яра?

- К травнице вашей, как ее – Мара? И кстати, что у тебя за имя такое?

- Это трава так называется.

- Щавель?

- Ага. Щавей.

Мы с моим неожиданным провожатым гордо выезжаем из княжьих ворот. Вернее я - просто верхом, а Щавей – рядом, но едва не лопаясь от гордости. Он собирался рядом с конем идти, да только я запретила. Малец щуплый, не затоптать бы ненароком. Подсадила на коня впереди себя и вся недолга.

И да – еду на своем собственном, подаренном князем. Отказаться не получилось, слово княжье – закон. Дымчатого (или как тут говорят бусого) в яблоках Серко, я выбрала за гордую стать и ироничный прищур глаз. Конь оказался спокойным, хотя иногда характер проявить тоже может. Ради него я чаще нужного забегаю на кухню, чтобы выпросить яблок или морковку, которые тот обожает.

В город я выезжаю теперь только с оружием и в красном плаще дружинника, который мне Велеслав все же всучил. И велел до присяги в нем быть, чтоб уж никто не сомневался в моей принадлежности к княжьему окружению. Без меча и плаща, как мне объяснили, приличным людям выходить в город «невместно». Достаточно того, что я простоволосая и в штанах хожу. Но тут уж я стоять насмерть буду. Косынки и платья – дружно проходят мимо. Кожевенник, с которым уже приятельствую, по моему эскизу изменил крепление к ножнам с нужным углом наклона. Для максимально комфортной носки. Надо будет его еще обувью озадачить. Такой, как мне надо.

Пальцем на меня в городе уже не показывали, но глазеть – да, глазели, хотя больше уж с улыбками и приветствиями. Много где бываю, хотя общаюсь в основном с мастеровыми и иногда с их семьями. И порой женская половина ждет меня более мужской. То как консультанта, а то – как третейского судью, если мужья с домостроем перегибают. Но чаще – первое, детки, как и везде, болеют часто и лечить их тут особо нечем. Поэтому даже мои скромные познания для них – просто кладезь.

Да узнают, приветствуют, но все еще перешептываются. Оно и понятно - штаны в дамский обиход войдут еще не скоро, так что я пока - единственный носитель. Ничего, и к этому приучу потихоньку.

Щавей впереди меня восседает, задрав нос, как генерал перед сражением. И что-то мне подсказывает, что ведет он меня мимо своих знакомцев, чтоб больше народу заметило. Да и ладно, крюк небольшой, а у мальчишки авторитет до небес вырастет: на коне, да с княжьей гостьей прокатился! Чувствую, что наплетет он им с три короба, что ехали воевать и всех победили.

- А ты, госпожа Яра, знаешь, что про тебя в народе бают?

- Даже не могу представить.

- Что тебя боги послали. И поэтому тебе отказу даже от князя нет.

- Ну, это не самое страшное, что про меня говорить могут, - смеюсь я.

- А челядинки с боярских хором баяли, что боярышни косы плетут как у тебя, да только не выходит. Служанку твою даже подкупить пытались, чтоб научила – отказалась она. А еще они песни учат, им сама княгиня приказала. Чтоб на пиру не опростоволоситься.

- Вот как? Значит весело будет.

- А молодшую дружину, что ты обучаешь, уже кличут «Ярины волки», - просвещал меня неожиданный сборник новостей, - к ним теперь даже самые буйные драчуны в Миргороде не лезут. Говорят, ты таким ухваткам хитрым учишь, что их побить никто не может.

- Раз побить не могут, значит хорошо учу. А волки – почему?

- Так это понятно! У тебя зверь энтот на мече. И загрызешь ты за них любого, как волчица. Давеча вон как боярина Чудинова за грудки взяла, я сам видал!

- Нарывался он. Слушай, а ты когда все успеваешь? И видеть, и слышать, и работать?

- Дык я когда до дому, в Посад ухожу, с дружками своими вижусь. А оне кто где: кто в лавке на торжище подсобляет, кто в доме боярском. Слушают, что народ бает. И мне рассказывают.

-Хм… вот как? Знаешь что, дружок: ты вечером, когда работу будешь заканчивать – ко мне забегай. Интересно мне, что в городе творится. Смешке моей скажешь, что я приказала, она пропустит.

Продолжая беседовать, мы с малолетним разведчиком неторопливо выезжаем за ворота города. Малец указывает пальцем в сторону дальней рощи и Серко переходит в галоп. Довольно споро подлетаем к небольшой опрятной избе. Позади нее замечаю разбитый огород с травами, защищенный небольшим плетнем по периметру. Спешиваюсь, оставляя Серко на попечение многогранного поваренка. Стучусь. Дверь мне открывает миниатюрная женщина в более чем преклонном возрасте, но назвать ее бабушкой – у меня бы язык не повернулся. Слишком проницательны зеленые глаза и слишком горда осанка.

- Доброго дня, гостьюшка дорогая. Заждалась уж, а ты все не едешь, - отходит в сторону и пропускает тебя внутрь.

- Ты знаешь кто я, травница? – мне указывают на лавку у стола. В избушке дивно пахнет разноцветьем, пучки трав висят на веревках под потолком или заботливо разложены по полотняным мешочкам на полках. Полумрак, но уютно, доброжелательно как-то. В комнате, помимо нас, у очага стоит девочка-помощница, растирает что-то в каменной ступке. Видимо привыкла она к гостям, кивнула мне, да и вернулась к работе.

- О тебе только глухой не слышал, Яра-воительница. Город как осиный улей, гудит. Особенно после пира княжеского.

- А ты много знаешь, хоть и живешь на отшибе.

- Люди приходят, люди говорят. А я – слушаю.

- И ты знала, что я приду?

-