Империя предрассудков - Панна Мэра

Бала, на который приезжала Императрица в компании других высокопоставленных дам, все ученицы могли сделать ставку на одну из муз. Ставка заключалась в следующем: каждая институтка приносила к общему столу какой-то важный артефакт – кусочек сахара, серебряный перстенек или даже волос, снятый с одежды члена Императорской семьи. Все это девушки ставили на кого-то из своих муз, в надежде, что именно ее примут ко двору. Если ставка играла, институтка забирала то, что принесла с собой, а все, что не сыграло у других, делилось между одержавшими победу.

В тот год, когда я познакомилась с Фаней, она была единственной за всю историю Института музой, чья победа ни у кого не вызвала сомнений. Я была уверена: если бы в эту игру играли преподаватели, они бы тоже поставили на нее.

О Фане говорили столько и столь восхищенно, что когда я впервые увидела ее на одной из прогулок, то даже не поверила, что это действительно она, столь обыкновенной и простой она мне показалась.

Лицо – ровный овал с мягкими чертами и еле заметными плавными скулами. Как и все институтки, она была до нездорового тощей, а волосы всегда собирала в строгий пучок, никогда не позволяя выбиваться из него непослушным русым прядям. Глядя на Фаню, сложно было зацепиться взглядом за что-то определенное. Хотя в серых с голубым подтоном глазах девушки совершенно точно было нечто такое, от чего хотелось задержаться около нее еще на пару минут, чтобы узнать, что же все-таки в ней особенного.

Однажды в Институт пришло распоряжение Императора о том, что во дворец на прием нужна талантливая ученица, способная поддержать любую беседу не только на французском, но еще и на польском и немецком. Поездки во дворец для институток всегда были немыслимой радостью, а уж по личному требованию Императора и с особой миссией – это было уникальной возможностью.

Как и предполагалось, кандидаток, соответствующих всем требованиям и с безупречной репутацией, осталось немного, возможно, три или четыре барышни. Каждой из них предстояла беседа с главной статс-дамой двора.

Я лично не видела происходящего, но ходили слухи, будто девушки вылетали из кабинета главной фрейлины двора с распухшими от слез глазами и покрасневшими носами, а потом клялись, что никогда больше не переступят порог императорского дома. Но с Афанасией все вышло иначе.

Когда двери кабинета отворились, замерла даже госпожи Малюм, выходящая из танцкласса. Вместо очередной заплаканной институтки в проходе показалась довольно скромная на вид девушка, которая абсолютно спокойно и невозмутимо направилась к лестнице. Ничего удивительного в спокойствии Афанасии не было, если бы не одно «но» – за ней следом практически вприпрыжку бежала наделавшая столько шуму статс-дама. Она проводила Фаню до лестницы, а затем, поклонившись в ноги, предложила лично сопроводить девушку во дворец на бал.

Языки и способность найти подход к кому угодно были не единственными талантами девушки. Назло своим завистникам она еще и прекрасно владела скрипкой. Поэтому девушку частенько можно было увидеть наигрывающей в бальном зале какую-нибудь незаурядную и трепетную мелодию. В конце своего обучения в Институте она резко переключилась на фортепиано, без труда освоив и его.

Возможно, ее бы и не ждал такой успех, если бы не сам культ обожательниц, боготворивших ее.

Однажды зимой, когда я не на шутку простыла и уже две недели валялась с температурой и кашлем в лазарете, ко мне среди ночи на соседнюю кровать положили девочку.

На вид ей было около двенадцати, и выглядела она ужасно: бледная, худая, задыхающаяся в безостановочных приступах кашля. Врач дал ей микстуру и ушел. Ей ничего не помогало, и девочка продолжала задыхаться от сдавливающих легкие спазмов.

Я не могла слушать, как человек рядом мучается и медленно умирает, но сделать ничего не могла. Поэтому я отвернулась к стене, закрыла уши руками и принялась тихо шептать молитву. Прошло минут тридцать, когда вместо удушающих приступов, я услышала неразборчивое бормотание. Я открыла уши и прислушалась. Девочка действительно хрипела что-то себе под нос. Нечто подозрительное похожее на стихи. Я не выдержала и спросила:

– Что это? Ты мне что-то говоришь?

Девочка еле заметно мотнула головой.

– Это мой любимый стих, – прохрипела она и снова закашлялась.

– Чей он?

Я совершенно не подумала, что ей очень тяжело говорить, поэтому тут же пожалела, что спросила.

Однако на удивление, девочка хоть и не без труда, но продолжила говорить:

– Это Афанасия. Она так дивно пишет.

Той девочки не стало через неделю, но каждый день до последнего дня я слышала, как она нашептывала себе заветные строки, чтобы уснуть.

Глава 9

Был конец года, и в Императорском дворце по традиции организовали Рождественский бал. Это было единственное за все двенадцать месяцев мероприятие, на которое приглашали не только взрослых выдающихся учениц Института, но и тех, кто просто хорошо себя зарекомендовал. К слову, у меня не было сомнений, что я буду в числе тех, кто отправится во дворец.

Накануне мероприятия мы собирались в большом зале Института, где госпожа Жуковская должна была оповестить нас о том, кто именно удостоится чести посетить долгожданный праздник.

В зале собралось по меньшей мере полсотни девушек от пятнадцати до восемнадцати лет. Было шумно, что совсем не соответствовало той обстановке, которая обычно царила на занятиях. Ну еще бы! Для многих, в том числе и для меня, это было первой возможностью увидеть тот мир, к которому нас готовили всю сознательную жизнь.

Наконец, когда воспитанницы уже начали беспокоиться и предвкушающий гомон сменился на нервное перешептывание, в зал вошла госпожа Жуковская.

Несмотря на то, что эта женщина происходила из весьма знатного аристократичного рода, манеры ее далеко не всегда были безупречны, особенно в те моменты, когда она была взволнована или чем-то увлечена. На первый взгляд Жуковская вообще могла показаться наивной и простоватой, однако, когда дело доходило до проверки знаний, она тут же демонстрировала свой характер, перевоплощаясь в сурового и строгого преподавателя.

Жуковская довольно небрежно разложила принесенные бумаги на столе и, дождавшись, пока мы совсем замолчим, начала говорить:

– Прежде чем я назову имена тех из вас, кто удостоится чести посетить императорской дворец, я хочу напомнить вам, что стало основанием для нашего выбора.

Она обвела взглядом всех присутствующих, и внезапно остановилась на мне. Без всякого смущения я продолжила смотреть на нее, расценив это как знак ее ко мне уважения, а значит и безоговорочного путешествия на