Ведьма и темный инквизитор - Джулия Принц

Меня отвели… в лабораторию. По понятным причинам, в Академии Тьмы и Света не было ничего похожего на тюрьму или камеру. Провинившихся студентов отправляли на отработки или (видимо, если у ректора заканчивалось терпение) отчисляли. Не смутные времена всё-таки.

Лаборатория явно принадлежала Верлицкому. Идеальный порядок. И чистота. Абсолютная чистота. Все поверхности сверкали. Даже тьма, заключённая в огромную колбу посреди лаборатории, казалась какой-то… причёсанной и… чистенькой. Я скривилась от отвращения.

Учёные маги часто подразделяли обе стороны не на свет и тьму, а на порядок и хаос. Не то, чтобы я придерживалась этой теории, но… вводить порядок в тьму… казалось кощунственным.

Вот же… чистюля! Я с самого начала нашего знакомства считала, что Дэнису Верлицкому не хватало какой-то хаотичности, страсти, свободы, в конце концов. Сразу захотелось растормошить его. Он выглядел слишком спокойным, слишком правильным. Это было вызовом. Человек, который сам себя зажал в рамки того, что ему казалось правильным. Маг, который обладает огромным потенциалом энергии тьмы, энергии хаоса, и который всю жизнь сдерживает её, ограничивает и, как я подозреваю – не использует в полной мере.

Вот и сегодня, он просто следовал правилам. Своим, тёмные твари побери, дурацким правилам. Правилам инквизиции. Ведьму заподозрили (и, пусть очевидно, что оговорили) ведьму надо арестовать. Времена изменились, а Тёмный инквизитор – нет.

Моё тело всё ещё было опутано «цепями смерти», так называлось заклинание, которое инквизиция накладывала на тёмных при аресте. Цепи, сотканные из светлой атакующей магии, при любом неосторожном движении арестанта, обжигали его, как бы напоминая, что теперь он не волен распоряжаться собственным телом. А при попытке сопротивления или, тем более бегства, прожигали плоть до мяса, или даже кости. Такие раны не заживали. Есть у меня один знакомый тёмный маг, у которого осталась на обеих руках такая память о смутных временах – его запястья красовались белыми обглоданными светлым пламенем костями.

А своё название эти цепи получили за то, что обычно, попавшему в них магу или ведьме путь был один – на казнь.

Пока я шла до места своего предполагаемого заточения, Верлицкий ослабил путы, чтобы я могла беспрепятственно двигаться. Как благородно!

– И что теперь? – я развернулась, и как стояла в «цепях смерти», посмотрела Тёмному инквизитору прямо в глаза. – Допрос? Пытки? Костёр?

Верлицкий даже не поморщился от моих броских слов. Мы оба понимали, что сейчас, в современных реалиях, в самом худшем случае меня ожидает лишь суд. И я-то была уверена, что докажу свою невиновность.

Поэтому, к чему весь этот фарс с арестом, я не понимала.

Мой враг холодно посмотрел на меня:

– А вы хотите? – наклонился он прямо к моему лицу.

– Что? – отпрянула я, не сразу распознав подвох.

– Допрос и пытки, – так же холодно пояснил он, – слышал… некоторые предпочитают такие… развлечения. Вы тоже из этих? – и вот теперь в его глазах появилось такое знакомое для меня презрение с ноткой превосходства.

Бесит!

– Я не из этих, – с ледяным спокойствием ответила я. В эту игру можно играть и вдвоём, – а вот вы, как я понимаю, как раз из таких. Долгие годы воздержания и целомудрия сказываются?

– Целомудрия? – усмешка расползлась по губам Верлицкого, – кто вам сказал такую глупость? Или это всё ваша гордыня и неудовлетворённые желания? Я просто предпочитаю другой тип женщин. Более тонких, благородных… воспитанных. Одним словом, настоящих леди.

Его ответ был как пощёчина. Ярость поднялась во мне жгучей волной, захотелось причинить ему боль. Можно и словами, но я пожелала, чтобы на его голову обрушилось что-нибудь тяжёлое.

– Что-то этим утром, у себя в комнате, я не заметила в вас ТАКИХ предпочтений.

– Ах, Каролина! – он подошёл ко мне ещё ближе и, подняв руку, заботливо убрал с моего лица выбившуюся рыжую прядь волос. – Вы уже не молоды, но всё ещё так наивны! Так верите в свою неотразимость! Как и тогда, двести лет назад, когда вы пришли ко мне ночью… Обнажённая и удивительно самоуверенная!

При воспоминании о прошлом унижении, когда меня грубо отвергли, у меня помутилось в глазах. Раздался грохот. Это часть потолка всё-таки обрушилась на голову Верлицкого.

Он стоял весь осыпанный крошками штукатурки.

– И всё такая же несдержанная, – даже не поморщившись, покачал он головой и, взяв меня за плечи, подтянул до этого ослабленные путы.

Теперь я даже не могла двигаться. В прошлом у меня успешно получалось избегать цепей смерти, я даже могла с ними справиться. Те, другие инквизиторы, были слабее меня в магии. Но не Верлицкий.

Всё, что мне оставалось: это гневно сверкать глазами и говорить. Желательно что-то оскорбительное.

А этот гад преспокойно уселся на стул, положив ногу на ногу и снисходительно посмотрел на меня.

– Так-то лучше.

Я стояла перед ним, как провинившаяся ученица… или как арестантка, которой, по сути, и была в этот момент.

– Расскажите, что произошло, госпожа Каролина? Почему вы оказались в академии под видом студентки Беатриче Сафровски, которой, – тут он сверился с бумагами, невесть откуда взявшимися у него в руках, – которой, как я понимаю, и на свете-то не существует?

– С чего вы решили, что я буду вам о себе рассказывать? Генрих Арундел – глава академии, и он в курсе ситуации. Интересно? Спрашивайте у него!

– А с того, госпожа Каролина, что я действующий инквизитор, а значит, единственный представитель судебной власти тут. Поэтому – он сделал паузу, – я буду расследовать ваши преступления.

– Вы дурак, господин инквизитор. – собравшись с мыслями, спокойно парировала я. – Вы тут тратите время на расследование несуществующего преступления, а ваш студент умирает. И умирает не один, а вместе со своей невестой – Анной Мяженовой. Вы же, задерживаете меня, которая могла бы помочь несчастной паре выжить. Тратите впустую и моё время, и своё, и время вашего ректора.

Благодаря моей отповеди, Верлицкий потемнел лицом, сжал челюсть, и я даже услышала зубовный скрежет. Умею я вывести человека из себя. Приятно.

– Допустим… вы правы. Тогда откуда у студента Ферфакса кровь оборотней? – всё же сохранив выдержку, спросил он.

– Мне откуда знать? Я за этим семейством не следила, – попробовала я пожать плечами, но меня обожгло, не сильно, но достаточно неприятно. Верлицкий дёрнулся. Беспокоится обо мне? Или, скорее, не хочет нарушить какие-нибудь правила? – Советую допросить герцогиню Алину. Судя по её яростным отрицаниям, кто-то из её предков с ними путался.

– Не судите других по себе, – усмехнулся инквизитор, – не все столь неразборчивы