Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

Меня словно ледяной водой окатывает, с головы до ног. Немеют пальцы, ноет желудок — это обычное. И трудно дышать — ну так меня предупредили, что одышка пройдет не сразу.

— Тогда… — я не узнаю свой голос. — Тогда я буду рожать. Будь что будет.

Видимо, мое тело слишком ослабло после болезни или этот ребенок изначально был нежизнеспособен. Так или иначе, через месяц я его потеряю. Будут слезы, будет депрессия, попытки Ивана и родных утешить, убедить, что в этом нет ничьей вины, что так уж вышло. Я снова с головой окунусь в работу. Когда в конце осени он осторожно поинтересуется, не повторить ли нам попытку, подчеркнуто спокойно попрошу подождать. Дать мне время прийти в себя. Больше разговоров на эту тему у нас не будет — до весны, когда все резко изменится.

Уже потом, после развода, я подумаю о том, что так и не смогла его простить — за то, что переложил решение и ответственность на меня.

Да, первой трещиной в наших отношениях стали венерические болячки, притащившие с собой хвост недоверия. Хотя врач и сказала, что это может быть привет из прошлого, у меня никак не получалось на все сто процентов поверить, что это не подарок из настоящего. И я понимала, что у Ивана наверняка те же мысли обо мне. Не будь этой трещины, скорее всего, и неудачную беременность мы пережили бы легче. Ну а потом все пойдет вразнос, набирая обороты все быстрее и быстрее.

_____________

*Iuppiter iratus ergo nefas (лат.) — «Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав», крылатое выражение, приписываемое Лукиану

**Modus vivendi (лат.) — образ жизни. Modus operandi (лат.) — образ действия***имеется в виду известный феминистский лозунг «My body — my choice» (англ.), связанный прежде всего с вопросами телесной автономии и абортов.

Глава 14

Иван

июль 2022 года

На самом деле этот аттракцион с миской и ножом устроил дед Ленька — сам признался. До того как наняться лаборантом-сторожем на биостанцию, он возил туристов и рыбаков на стоянки, катал их по всему озеру, показывал заброшенные деревни и церкви. Нет, ритуал такой с заговором на самом деле был, вот дед и вкопал в одной из заброшек нож: вроде как остался от прежних времен. Читал туристам заговор, вгоняя дамочек в краску и получая от этого большое удовольствие. Я бы и не вспомнил, если бы Саша не заметила и не спросила.

Хотел немного ее потроллить, а мысли неожиданно свернули… ну на секс, само собой, они с него и не уворачивались, только на другую его ипостась. На то, о чем вообще не мог думать без холодного пота и льда в яйцах.

Я знал, что она мне этого не простила. Тогда я не просто облажался — обосрался самым жидким образом. С чего вообще взял, что она пытается перевалить решение на меня? Да с того же, с чего она подумала, будто то же самое хочу сделать я. Мы снова — как всегда! — друг друга не поняли. Может, и не хотели понимать?

Тогда я вообще ничего не соображал. Когда Саша лежала в реанимации с трубкой в горле, не мог ни спать, ни есть. Как раз заканчивалась сессия, я принимал экзамены. Ставил всем подряд «хорошо», не слушая. Если кто-то пытался возмущаться, задавал дополнительный вопрос и ставил «отлично». Все потеряло смысл, в голове долбило отбойным молотком: лишь бы только выжила!

Она выкарабкалась. Но вдруг оказалось, что беременна.

Дети — это для меня была больная тема. Я… боялся детей — и боялся признаться себе в этом. Уже потом, на озере, как-то отстраненно подумал, что наш брак был, по большому счету, союзом эгоистов, которые любили в первую очередь науку и себя в науке. И что держался он на двух столпах: на сексе и на том, что мы друг другу не мешали. Не мешали любить себя в науке. Ребенок, перетягивающий внимание, в эту систему не вписывался. Сашка была права: рожать только потому, что, вроде, так надо, не слишком честно по отношению к этому самому ребенку. Да и по отношению к себе самим тоже.

И все же, все же…

Я понимал, что это неправильно. Что так не должно быть. Раньше Сашкины месячные были всего лишь досадным ограничителем функционала. Но с того момента, когда она перестала принимать таблетки, я ждал «красный день календаря» со страхом. И не знал, чего боялся больше: что она беременна или что снова не беременна.

И вот пожалуйста. Нам так не хотелось выбирать, но жизнь поставила перед гораздо более сложным выбором: с высокой вероятностью неполноценный ребенок или аборт. Мы должны были проговорить вслух все наши страхи, чтобы понять, сможем ли справиться — вместе. Но я сказал, что приму любое ее решение. Имел в виду, что поддержу во всем, а прозвучало как «делай что хочешь, только отъебись».

А потом выкидыш, снова больница. Саша ушла глубоко в себя, закрылась на сто замков, не открывала на стук и не брала трубку. А когда вышла… это была уже совсем другая Саша. И все пошло под откос.

Потом я часто думал, как бы все сложилось, не появись в нашей жизни Соломина и Магнич, и понимал, что это было уже неважно. Не они — так кто-то еще. Не зря говорят: где тонко, там и рвется.

Нам осталось взять две последние пробы. Обычно мы почти не разговаривали, но сейчас вдруг стало невыносимо молчать. Хоть о чем-то говорить — лишь бы заглушить эту сосущую тоску.

— Саш, а как мама?

Ничего другого в голову не пришло. В конце концов, это было достаточно нейтрально. С ее родителями отношения сложились вполне мирные, ровные. Может, они меня особо и не любили, но никогда этого не показывали. А вот моя мама могла Сашу и подкусить, причем тонко — не прикопаешься, но так, словно вилкой шкрябнуло по зубам.

— Нормально. Более-менее здорова, работает, мультики рисует. А твои?

Я покосился через плечо. Она смотрела в воду, поглаживая Лису по спине.

— Мама уехала к Люське в Швецию, возвращаться не собирается. С отцом не развелась, но у него другая… женщина. Были проблемы с бизнесом, еле выплыл. У Ильи с Соней зимой сын родился. А Андрей Сергеевич как?

— Папа умер, —