Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

— Когда? — мне стало совсем паршиво.

— Год назад. Сердце.

— Почему ты не сказала?

— А должна была? — она повернулась с горькой усмешкой. — Зачем? Ты бы на похороны пришел?

— Нет, но…

— Вань, зачем ты все это?.. — ее глаза заблестели, на скулах проступили красные пятна, голос дрогнул. — И так хреново…

— Извини…

Я поймал себя на том, что захотелось обнять ее. Просто обнять, погладить по волосам. Тряхнул головой, отгоняя и это желание, и легкое, похожее на сон воспоминание, как обнимал ее дома в прихожей, уезжая «в поле». К счастью, мы как раз подходили к последней точке, работа отвлекла.

— Коник… Странное название, — пробормотала себе под нос Саша, записывая пробу в журнал.

— Кёниг, — пояснил я, убирая в сумку батометр. — Так в первых упоминаниях, в летописях. Вождь, король. Кёниг-остров — королевский, княжеский. Потом стал Кёник, потом Коник, так и остался.

— Купила мама коника, а коник без ноги. А можно… туда?

— Ну давай, — нехотя согласился я. — Только тут мели и луды везде. Сейчас немного южнее подойдем, где стоянка.

Бросив якорь, мы выбрались на берег. Лиса рванула по кустам, Саша обошла кострище, присела на лавку в беседке, зябко повела плечами.

— Какой-то странный остров. Не нравится мне здесь. Не знаю почему, но не нравится. Не по себе. Как будто… кто-то на меня смотрит. И не просто смотрит, а мысли читает.

— Рассказывают, что здесь когда-то новгородцы бились с чудью. И чудь вся полегла. Так что ничего странного. Какой-то энергетический отпечаток, наверно, остался. Местные вообще его стороной обходят. Ни за грибами, ни за ягодами сюда не плавают, хотя их здесь пропасть. И сети рядом не ставят. А туристы редко возвращаются.

Я не сказал ей еще одну вещь. По местным поверьям, побывав на Конике, люди меняются, потому что потусторонние силы заглядывают им в душу. То ли эта самая убитая чудь, то ли озерные духи. Я не верил во все эти мистические бредни, но и мне здесь было… неуютно. Поэтому задерживаться не стали.

На станции, когда Саша разбирала пробы, а я давил картошку на пюре, от которого уже тошнило, снова вспомнилось, как захотелось обнять ее. И такой тоской пробило, хоть вой.

Прекрати, приказал я себе, остервенело орудуя толкушкой. Ничего не изменилось. Потому что изменить ничего нельзя. Потому что… это она мне изменила.

* * *

февраль 2018 года

В новом семестре у Саши семинар для третьекурсников. До этого она занималась высшей водной растительностью и кандидатскую на эту тему защитила, а тут вдруг фитопланктон. Тоже водоросли, но только одноклеточные. Я, разумеется, не могу удержаться, чтобы не вспомнить бородатый анекдот: «Так мы и до мышей дотрахаемся». Саша сначала кривится, но потом эта тема ее неожиданно увлекает, и она даже начинает подумывать в сторону докторской.

Я так высоко пока не замахиваюсь. После защиты кандидатской прошло меньше двух лет, и я морально не готов снова подписываться на эту гонку. Но если Сашу диссер отвлечет, буду только рад, потому что в последние полгода наша жизнь похожа на сплошной питерский ноябрь. Ничего не радует, ни ее, ни меня.

Мы почти никуда не ходим. Работа, дом, иногда к родителям. У нас и так-то было не слишком много друзей, хватало общества друг друга. Но сейчас мне кажется, что мы на необитаемом острове. Есть такой термин — «кабинная лихорадка», доходящее до психоза раздражение людей, вынужденных находиться долгое время в изолированном пространстве. Мы хоть и не полностью изолированы, но раздражение то и дело прорывается. Хотя я все понимаю… пытаюсь понимать.

После этой истории в Саше словно погасла женщина. Нет, она следит за собой, как и раньше. Одевается, причесывается, красится. Но нет того огня, который и меня поджигал, как порох, от одного взгляда. И в постели у нас тоже все стало… тускло. И да, она снова на таблетках.

— Ваня, дай ей время, — говорит теща. — Пусть придет в себя.

Время идет, ничего не меняется. Хотя… нет, кое-что все-таки изменилось. Саша стала меня ревновать. Нет, она не закатывает сцены, не роется в моем телефоне. Но я замечаю, как она сканирует мои взгляды на других женщин, как подрагивают ее ноздри, когда прихожу домой: вынюхивает чужие духи? А эти ее смехуечки, когда подбираю рубашку к костюму или галстук к рубашке!

Меня это бесит, потому что никогда не давал ей поводов для подозрений. Если не считать венерической истории, конечно. Неужели этого хватило? Меня тогда это тоже сильно зацепило, но я постарался убедить себя, что тетка-венеролог права насчет подарка из прошлого, и затоптать этот окурок, пока не начался пожар.

Трудно сказать, как все сложилось бы дальше, если бы в нашем доме не появилась Кира.

Тогда, на практике, с которой все началось, они поссорились из-за меня, но потом снова стали общаться. Но прежней дружбы уже не было, к нам она никогда не приходила. От Саши я знал, что в первый год аспирантуры Кира вышла замуж за какого-то важного чиновника, однако брак этот продержался меньше года. Диссертацию в конце аспирантуры она не защитила, ушла работать в городскую администрацию, на мелкую должность в комитете по природопользованию. Сначала они с Сашей перезванивались, потом перестали. И вот, спустя полтора года, сюрприз.

Мы сидим на кухне, пьем вино, разговариваем. Я смотрю на Киру и думаю, что она совсем не изменилась. Только если раньше выглядела старше своего возраста, теперь моложе. Но интереснее для меня не стала. А ведь полыхнуло когда-то. Или это был просто дежурный стояк от воздержания?

— И что за явление Христа народу? — интересуюсь с иронией, когда Кира уходит.

— Да как-то так получилось, — пожимает плечами Саша, убирая со стола. — Она пришла на факультет, заглянула на кафедру. Собирается к нам с осени. На прикладной экологии вакансия. Разговорились, я ее пригласила зайти. Ты против?

— Да нет. По правде, все равно. Твоя подруга, не моя. Только ты предупреждай в следующий раз, когда кого-то приглашаешь, ладно?

— Хорошо, — кивает она.

Что-то во всем этом кажется мне странным. Не вяжутся вспышки Сашкиной плохо скрываемой ревности с приглашением в гости подруги, которая когда-то имела на меня вполне определенные виды. Или это проверка — как я на нее отреагирую?

Так и тянет спросить: чего ты добиваешься, Саша? Может, хочешь со всем покончить, но не решаешься? Может, тебе нужно, чтобы я оказался виноватым, а ты — несчастной брошенной овечкой?

Думать так мерзко, а заговорить об этом вслух… пожалуй, выставить себя полным