Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

Разум лихорадочно искал привычные оправдания в ядовитых категориях: Это новый, изощрённый способ показать своё презрение к окружающим? Унизить их, демонстративно унизив себя? Но нет. Его взгляд, заточенный на малейшие оттенки лжи, снова уловил ту же искренность, что и в тот день, когда она упала со стула. Ту же прямоту, лишённую расчёта. И это пугало. Его ненависть, привыкшая к определённой цели, металась в клетке, не находя выхода, потому что не могла найти себе привычную жертву. Он ненавидел её — но кого он ненавидел сейчас? Принцессу, пачкающую руки ради старухи? Или тот внезапный луч света, что слепил его, привыкшего к темноте?

Торговец же, окончательно сражённый её гневом и собственным страхом, не нашёл иного выхода, кроме как рухнуть на колени. Мостовая отозвалась глухим стуком. Его тучное тело сжалось в комок унижения и ужаса.

— Простите, ваша светлость! Я не заметил! Не видел вас! — его голос дрожал, сливаясь с гулом толпы.

— Не передо мной! — рявкнула Тан Лань, поднимаясь во весь рост и смахивая пыль с пальцев с видом разгневанной богини, лишь слегка запачкавшей руки в мире смертных. Её жест был отточен и полон презрения. — Перед этой женщиной! Она же тебе не дорогу перешла!

Чиновник, будто марионетка, повинуясь её властному тону, резко развернулся к ошеломлённой торговке, чьё лицо выражало полную прострацию от происходящего.

— П-прости, старуха! — залепетал он, тычась лбом в её сторону.

— И теперь заплати ей за испорченное! — отчеканила Тан Лань, и её слова повисли в воздухе неоспоримым приговором.

Мужчина поспешно, почти истерично, сунул торговке в огрубевшие ладони пригоршню монет — сумму, явно превышающую стоимость всех её «ежиков» вместе взятых. И, не поднимая головы, пятясь, как побитая собака, он пулей вылетел из эпицентра разгорающегося скандала, жадно глотая воздух и растворяясь в спасительной толпе.

Тяжелое дыхание Тан Лань постепенно утихало, но внутри всё ещё бушевали остатки благородного гнева. Взгляд её упал на корзину со злополучными плодами, которые, казалось, и стали причиной всего этого мелкого апокалипсиса.

— Я покупаю это всё, — объявила она торговке уже более спокойным, но не допускающим возражений тоном. — Что это за фрукты?

— Э-это личжи, ваша светлость, — прошептала старуха, всё ещё не веря своему внезапному финансовому счастью и тому, что знатная дама интересуется столь простой вещью.

Тан Лань кивнула с видом эксперта, оценивающего редкие драгоценности. Один из евнухов, наконец очнувшись от ступора, поспешил расплатиться, производя с монетами такой шум, будто откупоривал шампанское после долгой осады.

Она двинулась дальше, держа в руках веточку с причудливыми мохнатыми шариками, с искренним любопытством разглядывая диковинный плод. Позади же её свита передвигалась в гробовом молчании, будто переваривая не обед, а только что случившийся акт гражданской доблести, совершенно не вписывающийся в должностные инструкции.

А Лу Синь шёл за ней, и его взгляд, обычно полный кристально чистой ненависти, теперь был наполнен самой что ни на есть бездонной, экзистенциальной тревогой. Он был готов ко лжи, к жестокости, к интригам. Он был вооружен против кинжалов и ядов. Но он совершенно не был готов к… внезапной справедливости. Это ломало всю его боевую стратегию. И заставляло смотреть на спину своей госпожи не только с привычной злобой, но и с щемящим, крайне неудобным интересом.

И тут Тан Лань, всё ещё увлечённо изучая личжи, резко развернулась к нему.

— Как это кушать? — спросила она с непосредственностью ребёнка, найдшего странного жука.

Взгляд Лу Синя, и без того полный смятения, стал похож на взгляд человека, внезапно увидевшего, как его лошадь заговорила. Его глаза расширились до размера тех самых личжи. Видя эту панику на обычно каменном лице стража, Тан Лань вдруг осознала: «А ведь принцесса, наверное, должна знать такие элементарные вещи!».

— Эээ… потом поем, — пробормотала она, с внезапным жаром делая вид, что просто проверяла его бдительность вопросом о потенциальном яде. И, развернувшись на каблуках, поспешила идти дальше, стараясь придать своей спине как можно больше надменной величественности, в то время как её уши предательски алели.

Глава 17

Тан Лань замедлила шаг, её взгляд скользнул по скромной, потёртой вывеске с иероглифами «Лекарня Либо». В памяти, словно из глубин озера, всплыло бледное, исхудавшее лицо Ван Широнга — призрак былой боли и милосердия. Интересно, как он сегодня? — мелькнула беглая, почти невесомая мысль. Но с целым кортежем слуг и евнухов, превращающим любое её появление в государственное событие, зайти было невозможно. Придётся снова переодеться служанкой через пару дней, — с лёгкой, едва заметной улыбкой решила про себя Снежа, уже предвкушая вкус свободы и простора.

В этот самый миг, когда её мысли витали в планах тайных вылазок, из-за дверей лекарни донёсся звук, врезавшийся в тишину улицы, как кинжал. Это был не крик боли, не стон отчаяния. Это был оглушительный, леденящий душу вопль чистого, животного, первобытного ужаса. Звук, от которого кровь стынет в жилах, а по коже бегут мурашки.

Дверь с грохотом распахнулась, будто её выбили изнутри. Из тёмного проёма, спотыкаясь, давя друг друга, выплеснулось несколько человек — перепуганные пациенты и бледный как полотно подмастерье. Их лица, искажённые гримасой абсолютного страха, были обращены назад, в чёрную пасть двери.

— Демон! Демон внутри! — завопил один из них, его голос сорвался на визгливую, безумную ноту. Он, не помня себя, тыкал дрожащим пальцем в зияющий тёмный проём, откуда, казалось, веяло ледяным дыханием потустороннего ужаса.

Для Снежи этот вопль сработал точь-в-точь как звук боевой трубы, призывающей её родной клан на поле брани. Древний рефлекс воина, отточенный в сражениях с порождениями тьмы на руинах её дома, сработал куда быстрее, чем томные манеры светской дамы. Она не раздумывала. Она рванула вперёд, вглубь лекарни, забыв о своём новом хрупком теле, о вопиющем отсутствии физической силы и о целом кортеже слуг, чьи рты разом открылись в немом ужасе.

Она влетела внутрь, и её взору открылась картина, достойная кисти безумного художника, одержимого кошмарами. В центре комнаты клубилось нечто, напоминавшее плотный, маслянистый дым с кровавыми прожилками. Оно пульсировало, издавая низкое, противное гудение, от которого зубы начинали ныть. И в самом его эпицентре, беспомощно брыкаясь, словно марионетка, завис в воздухе бедолага Ван Широнг. Его лицо приобрело цвет перезревшей сливы, а глаза закатились, демонстрируя миру лишь жуткие белки.

Тан Лань, на автомате забывшись, потянулась к поясу, чтобы достать меч. Какой меч? — едва не