Развод. Мне теперь можно всё - Софа Ясенева

class="p1">Я хочу помочь Лиде абсолютно бескорыстно. Ладно, если быть честным, кое-какой мотив у меня всё же есть: хочу, чтобы она снова поверила мне. Чтобы перестала обходить стороной, оставляя недосказанность и холод. Чтобы смотрела не как на чужого человека, а как на того, кому можно доверить всё, даже самое болезненное.

Поэтому, когда дошли слухи, что она обсуждала свою ситуацию со Светой, внутри у меня всё перекосило. Как так получилось, что моя жена, с которой мы прожили десять лет, доверяет какой-то женщине с кафедры больше, чем мне? Я ведь вижу, что Света только и ищет, где у Лиды слабое место. Да и если уж говорить начистоту, мотивов для мести у неё куда больше, чем у меня.

Прямых доказательств того, что именно Света могла подбросить Лиде липовые бумаги, у меня нет. Иначе она бы сейчас не сидела на парах, делая вид, что всё в порядке, а отдыхала бы в полиции, ожидая следователя. Но от чувства, что неспроста она так рьяно согласилась «помогать», я избавиться не могу.

Как только освобождаюсь, первым делом проверяю, не уехала ли Лида из университета. Вижу её фигуру на крыльце и решаю, сейчас или никогда.

Подхожу, перехватываю её взгляд и, не давая выскользнуть, мягко, но настойчиво направляю к стоящей неподалёку машине.

— Дим, у меня совершенно нет времени на то, чтобы ехать туда, не знаю куда, — сопротивляется она, и голос её дрожит от усталости. — Если это всё ради того, чтобы просто провести со мной время, то не отнимай его. У меня правда гора дел. Нужно составить список документов, отправить в минобр, да и вообще…

Она говорит, а я смотрю. Смотрю так, будто впервые вижу её, изменившуюся, более хрупкую и более сильную одновременно. Грудь уже округлилась, движения стали осторожнее, глаза светятся странным новым светом, в котором перемешаны тревога, решимость и невероятная женственность. Вся она будто другой стала, мягче, глубже.

И тянет к ней сильнее, чем когда-либо. Но я знаю: стоит сейчас протянуть руку, коснуться, и всё разрушу. Она замкнётся ещё больше. Поэтому сдерживаюсь, вцепляюсь в руль.

— Я как раз хотел посодействовать тебе. Хочешь, я сам всё сделаю?

Лида резко поворачивает ко мне голову, и её взгляд — смесь недоверия и усталости.

— Тебе что, нечем заняться? — косится исподлобья.

Я усмехаюсь.

— Да нет, дел у меня выше крыши. Но это вопрос приоритетов. Ты — моя жена. У тебя проблемы. Я хочу помочь их решить.

— И что ты за это хочешь? — голос у неё сухой, колкий.

— Почему я обязательно должен что-то хотеть?

— Ты ничего не делаешь просто так, Дима, — в её глазах мелькает горечь. — И сейчас не та ситуация, чтобы ты принял моё “спасибо” в качестве благодарности.

Она напоминает мне колючего ежа, который свернулся клубком и выставил наружу острые иглы. С какой стороны ни подступись, уколешься. Я понимаю: сам виноват. Не предусмотрел, что однажды моё слово перестанет для неё что-то значить. Теперь придётся долго, шаг за шагом, завоёвывать её доверие заново.

Сколько времени это займёт? Кто знает. Но ясно одно: она не поверит в мои мотивы, пока я не разрублю старые связи в министерстве и не покажу, что готов отрезать прошлое. Иначе любое моё движение будет казаться ей манипуляцией.

— Ладно, — делаю вдох, собираясь. — Если не веришь в чистоту моих намерений, давай договоримся. Я помогу тебе с актом, а ты сходишь со мной поужинать.

Она переплетает пальцы на коленях, потом поворачивает голову и внимательно всматривается в меня.

— И всё?

Киваю.

— Никакого подвоха?

— Абсолютно, — отвечаю твёрдо. — Я хочу, чтобы тебе было хоть чуточку легче. Чтобы ты не изматывала себя и не нервничала. Ты должна думать о себе и о ребёнке. Ему нужен покой, а не твои бессонные ночи и истерики проверяющих.

Я вижу, как она колеблется. Словно борется сама с собой: хочется поверить, но привычка держать дистанцию сильнее. Я чётко ощущаю, как глубоко я подорвал её доверие. Один мой промах, и теперь каждое слово приходится доказывать. На меня падает целый град подозрений, даже там, где мне и в голову не пришло бы играть двойную игру.

И всё же я не могу её винить. В её осторожности есть логика: ведь недоверие не рождается из воздуха. Но от этого не легче. Такая холодная отчуждённость раздражает, хочется встряхнуть её, заставить увидеть, что мои слова стоят чего-то.

— Хорошо, — наконец говорит Лида, глядя в окно. — Я буду не против, если ты поможешь. Что мне делать?

Я выдыхаю и мягко отвечаю:

— Давай я покопаюсь в твоих документах. Ты дашь мне доступ к ноутбуку, я соберу всё в одну папку и отправлю письмо в министерство. А завтра пройдусь по студентам. Соберём подписи, напишем коллективное письмо в твою защиту. Это и против жалобы на опоздания, и по поводу твоей объективности при выставлении оценок.

По лицу Лиды видно: ей не слишком нравится мысль снова впустить меня в свой дом, в своё личное пространство. Но выбора у неё немного. И, похоже, она это прекрасно понимает.

Устраиваюсь на кухне будто гость в собственном доме. Прошу Лиду сделать мне кофе, и, пока она ставит турку на плиту, скользя взглядом по знакомым стенам, ловлю себя на мысли: всё вокруг кажется чуть другим, и в то же время до боли привычным.

Подсознательно сравниваю: всё ли на своих местах? Тот плед, что я когда-то принёс из поездки, по-прежнему лежит на диване. Моя кружка стоит на полке, не убрана в дальний ящик. Даже рубашка, случайно забытая на вешалке, всё ещё там. Лида не выкинула и не спрятала мои вещи. Это же хороший знак? Наверное, да. Хочется верить, что да.

Сижу за столом, отпиваю горячий кофе и принимаюсь за документы. Погружаюсь в текст, проверяю формулировки, собираю ссылки на положения, а боковым зрением замечаю, как Лида возится у плиты. Она сосредоточена, губы сжаты, плечи напряжены. Иногда поправляет выбившуюся прядь, иногда задумчиво стучит ложкой по краю кастрюли. И я невольно любуюсь ей.

Тут же сам себе даю мысленный подзатыльник: нечего пялиться, делом займись. Но всё равно взгляд снова и снова возвращается к ней.

Час пролетаёт незаметно. Готово и письмо в министерство, и ужин на плите. Я отправляю документ.

— Всё сделал, — хлопаю крышкой. — Остальное завтра.

— Спасибо большое, —