Развод. Мне теперь можно всё - Софа Ясенева

Мама живёт одна. Она привыкла быть в центре внимания и командовать. С тех пор как вышла на пенсию, ей стало скучно, и теперь она по привычке строит всех вокруг. Иногда это переходит все границы. В такие моменты мне хочется на пару месяцев просто забыть о существовании телефона. Но потом совесть берёт своё: всё-таки мама есть мама, другой не будет, и история заходит на новый виток.

Обычно после таких разговоров я настолько раздражён, что успокоиться сложно. Сейчас стало только хуже.

Надо чем-то отвлечься. Последнюю неделю я пропустил все тренировки в зале, так что хотя бы поотжиматься будет неплохо. Снимаю футболку, становлюсь в нужную позу и начинаю работать. Считаю вслух, будто это помогает глушить мысли: раз, два, три… Где-то к пятидесятому разу мышцы забиваются, руки начинают дрожать, и я обессиленно переворачиваюсь на спину. Пот стекает по вискам, грудь ходит ходуном, и вместе с тяжёлым дыханием выходит часть злости. Но не вся. Внутри всё равно тлеет.

— Пап? — обеспокоенно заглядывает сверху вниз Лёша. Я лежу на ковре посреди гостиной, футболка валяется рядом. Мышцы забились так, что даже руки тяжело поднять. — Ты точно в норме? Вид у тебя какой-то… не очень.

— В норме, — выдыхаю и медленно сажусь, упираясь ладонями в пол. — Давай, рассказывай.

Лёша усаживается прямо на подлокотник кресла, закидывает руки за голову, но взгляд всё равно цепляется за меня, будто проверяет, не грохнусь ли я обратно.

— У мамы токсикоз, но в целом она себя хорошо чувствует, — пересказывает он без лишних эмоций, но я замечаю, как кончиками пальцев теребит шнурок толстовки. — Просила тебя отговорить идти завтра с ней.

— Даже не пытайся, — мгновенно отрезаю, встаю и, проходя мимо, хватаю бутылку с водой со стола. Несколько жадных глотков обжигают пересохшее горло.

— Зачем тебе это? — искренне удивляется.

— Затем, — отвечаю коротко и вижу, что этого мало. Он ждёт разъяснений, как всегда.

— Ну пап… — тянет, качаясь на месте.

Я смотрю прямо в его глаза, нахожу в себе силы смягчить тон:

— Когда сам будешь отцом, поймёшь.

— Ты и с мамой, в смысле с биологической, тоже ходил?

— Нет, — криво усмехаюсь, прислоняясь к стене. — Дурак был. А она не настаивала. Сейчас бы ходил везде, где только можно. И с Лидой пойду.

Он хмурится, взгляд опускается вниз, начинает нервно катать носком кроссовки по полу. Потом вдруг поднимает голову:

— А как вы будете… кхм… в смысле потом, когда мелкий родится?

— Помогать ей будем, — отвечаю, не задумываясь. — Мы же вместе жить будем.

На лице сына отражается смесь удивления и сомнения. Я почти вижу, как у него в голове сталкиваются две картины: мои слова и то, что наверняка наговорила ему Лида, про развод, про новую жизнь, про то, что всё кончено.

— А как же Оля? — осторожно уточняет.

— А то ты не знаешь, что Оля, — хмыкаю. — Она берега попутала. Если не перестанет давить, придётся поставить её на место.

— Но она же может повлиять на твоё назначение на должность, — не сдаётся Лёша, садится ровнее, локти на колени.

— Может, — спокойно признаю. — Поэтому мне нужно ускорить этот вопрос.

— А это вообще возможно?

— Я попытаюсь, — твёрдо отвечаю. — Если хочу пробиться в министерство, надо это делать сейчас. Потом убрать её оттуда.

Он смотрит на меня так, будто я собираюсь штурмовать Кремль. В его взгляде и вера, и тревога, и детская надежда, что всё решится само собой.

— Пап, у тебя точно получится? Я хочу вернуть всё как было, — почти шёпотом.

— И я, — отвечаю, и в груди что-то сжимается.

Я хватаю телефон, проверяю сообщения, наконец-то Лида прислала адрес и время УЗИ. Лаконично, без смайликов, без лишних слов. Но это уже шаг.

Я выдыхаю, провожу рукой по лицу. С утра первым делом поеду с ней.

С ума сойти… увижу нашего общего ребёнка. Нашего!

Глава 23 Лидия

Словами не передать, как я сейчас нервничаю, будто на кону не просто визит к врачу, а вся моя судьба. Хочется смеяться и плакать одновременно; все мысли скачут туда-сюда, и ни одна не укладывается в ровную линию. Хоть я и не представляю себе, что могла бы сделать какой-то другой выбор.

Вчера Лёша слушал меня так внимательно, что у меня не осталось сомнений: он всё расскажет Диме. С этим просто приходится мириться. В конце концов, он же отец. С сыном Дима мягче, внимательнее, и в этом раскладе я не могу никого винить.

Открываю шкаф и долго смотрю на одежду. Что выбрать? Срок ещё маленький, и, говорят, смотреть будут вагинальным датчиком. Я читала, готовилась, чтобы не паниковать в последний момент. Значит, платье — лучший вариант: удобно, не стесняет движения и не будет мешать врачу. Беру своё любимое в стиле бохо, свободное, с мягкой тканью, в нём я чувствую себя менее уязвимой. Немного подкрашиваюсь, больше для себя, немного ритуала уверенности: губы, чуть туши.

На подходе к больнице осматриваюсь, ищу глазами знакомую фигуру. Димы нет. Даже не верится, неужели он не пришёл? В мессенджере спрашиваю Лёшу, знает ли он о планах отца.

Поднимаюсь на нужный этаж, регистрируюсь, сажусь в коридоре на металлический стул. Здесь только пара женщин с уже заметными животами сидят рядом. Одна гладит живот, вид её умиротворённый; вторая — с мужчиной, который заботливо поправляет её шарф, приносит воду. На их лицах такое тихое счастье, что у меня от этого на глазах мелькает зависть и появляется какая-то противная боль в груди.

Я бы тоже хотела быть такой тошнотворно счастливой парочкой, от взгляда на которую у всех появлялась улыбка на губах. Но не судьба.

На стене висит плакат с распечатанными рекомендациями по питанию для беременных. Как только за дверями кабинета исчезают поочерёдно обе, я расслабляюсь, уверенная в том, что пойду туда одна. Ответа от сына так и нет, это конечно ничего не значит, но и в коридоре я до сих пор одна.

Кладу руку на живот, пока ничего не ощущаю, но жест сам по себе словно подстраховка, маленький ритуал: прикоснулся — значит, защищаешь. Прикрываю глаза и считаю до десяти, стараясь успокоиться, нащупать внутри ту зыбкую уверенность, которую