Половина пути - Юля Тихая

— Прости, прости, прости… — бормотала она едва слышно.

— Ольша?..

— Прости, пожалуйста, пожалуйста, прости, прости, я знаю, мы договаривались, и я совсем не против, и всё обязательно, но… только… можно, пожалуйста…

Брент задумчиво провёл пальцами по её щеке. Девчонка вздрогнула, как от удара. И во взгляде у неё было что-то нездоровое.

Брент хорошо понимал, что Ольша не в порядке. Она и не могла быть в порядке: война, плен, и при их встрече она выглядела всерьёз больной, бледной и очень худой. Но за время пути она как будто восстановилась, ожила, повеселела, похорошела. Перестала быть похожа на умертвие. И после той истерики в Рушке её как будто отпустило, она расслабилась, выдохнула, и на ухаживания отзывалась робко — но всё же охотно.

Можно было ожидать, что она засмущается. Но это не было смущение. Ольшу трясло, взгляд стеклянный, и она так и повторяла, как заведённая:

— Прости, прости, прости… только, пожалуйста…

— О чём именно ты просишь?

Брент старался говорить мягко, но она всё равно вжала голову в плечи.

— Я… просто… можно, пожалуйста… трахаться… не сегодня? П-пожалуйста, я…

— Конечно.

— Можно… можно завтра утром, чтобы на кровати, ты же хотел на кровати. Просто… завтра, хорошо? Я буду в порядке, я правда буду в порядке, это только сегодня, я просто… я… Пожалуйста… И ещё… если это не… может быть, ты мог бы… дать мне денег?

Брент нахмурился.

— Денег?

— Четвертак. Пожалуйста? То есть, не просто дать, конечно, а вычесть из контракта, можно даже вычесть больше, я не знаю, с процентами, только чтобы четвертак… сейчас? Лавки уже все, наверное, закрыты, но я поспрашиваю, может, кто-нибудь…

— Что тебе нужно-то?

— Крем.

Брент почувствовал себя очень, очень тупым.

— Какой — крем?

— Ну, чтобы… входило лучше, и… не насухую… чтобы на… на утро. Это не потому, что я тебя не хочу, я хочу, и ты очень хороший, и мне всё нравится, но так было бы…

Очень захотелось её встряхнуть как следует, но делать этого Брент, конечно, не стал. Довёл её до кровати — она вся сжалась, но не сопротивлялась, — усадил на край, сам сел рядом. Накинул на неё одеяло, приобнял.

Девчонка вцепилась в ткань и наконец-то замолчала.

— Ольша. Котёнок. Так. Во-первых, да, я могу дать тебе денег. Рассчитаться полностью без банка не получится, но пару сотен — конечно. И если тебе нужно будет что-то крупное, ты можешь сказать мне, и мы что-нибудь придумаем, хорошо? Посмотри на меня.

Она помотала головой. Брент вздохнул.

— Во-вторых. Я взрослый мальчик. У меня есть и крем, и вазелин, и презервативы. Я люблю кровати и простыни, а ещё чтобы всё удобно надевалось и хорошо входило. Тебе не нужно выпрашивать у меня деньги и бегать ночью по городу, чтобы не, как там ты сказала, трахаться насухую. Это моя забота.

Какой же первостатейный мудак был её Лек, если сейчас эта девочка так смотрит на Брента!

Можно было остановиться на этом, почувствовать себя рыцарем и дать ей разрыдаться на широкой груди. Но это было бы неправильно, и Брент всё-таки спросил:

— В-третьих. Ольша… я давлю на тебя?

— Нет, нет…

— Ты не хочешь близости? Ты можешь так и сказать, и…

— Нет, нет! Я не против, всё хорошо, я просто… можно и сейчас, я только умоюсь и…

Она тяжело дышала и тряслась всем телом. Пальцы сжаты до белизны, стиснуты зубы, лицо белое-белое, а в глазах что-то безумное, звериное.

Хотелось обнять её, прижать к себе, сцеловать этот страх. Но её реакция была такой однозначной, такой говорящей, что Брент заставил себя отодвинуться и только подтянул одеяло так, чтобы девушка смогла замотаться в него глубже.

Ещё хотелось убивать, но для этого тоже было не время.

— Ольша, — мягко позвал он. — Котёнок, всё хорошо. Я не трогаю тебя больше, ничего не будет. Ольша?

Она с трудом кивнула, и из неё будто все кости вынули разом. Осела, сникла, всхлипнула. Вытерла глаза трясущимися руками, а потом ещё раз, с силой. И натянула улыбку:

— Прости, прости пожалуйста... Давай продолжим? Я могу…

Ольша положила ладошки ему на колено. Её руки всё ещё дрожали, всё тело напряжено, в глазах что-то мучительное. Сегодня днём Брент плыл от близости и торопился стянуть с неё штаны, но сейчас? Вот так? Когда она вся каменная, и любому дураку ясно, чего она испугалась?

— Ольша…

Взял её ладони в свои, — Ольша чуть заметно вздрогнула и зажмурилась. Осторожно поцеловал пальцы.

— Мне не кажется, что ты этого хочешь, — хрипловато сказал Брент.

— А ты хочешь, я видела! И я не против, и мы можем…

— Тшш… Ольша. Не надо. Давай спать. Только спать, без всего, а утром поговорим. Хочешь, я уйду, лягу отдельно?

Она вцепилась в его руки до боли, а потом всё-таки заплакала.

Глава 13

Ольша плакала всю ночь.

Сперва открыто, и Брент ласково гладил её по плечам и бормотал что-то утешительное. Потом утёрла глаза, сходила умыться, свернулась клубочком в его объятиях. И ещё несколько часов плакала очень тихо, почти неслышно, кусая пальцы и давя рыдания. И думала, наверное, что он не замечает, но Брент, конечно, замечал.

Она вся дрожала. Худенькая спина тряслась. Прерывистое дыхание: то задушенные всхлипы, то попытки жадно схватить воздух. Иногда она затихала, и Брент задрёмывал, — а потом просыпался снова, когда её разбирал новый приступ истерики.

Что с этим делать, было не ясно. Утешать, успокаивать — но как? И какой панической чуши она себе придумает, если он сейчас двинет в её сторону хоть пальцем? Так и не придумав ничего умного, Брент просто лежал, отогревая её собой, и мрачно размышлял о том, что некоторых любителей анекдотов стоило бы вывешивать за яйца прямо со Стены. И лучше бы раньше, чем они превратятся в прекрасных мёртвых героев.

Под утро Ольша всё-таки уснула: кажется, не столько успокоилась, сколько вымоталась. И разбудила его всего через несколько часов, робко тронув за плечо.

— Доброе утро, — она улыбалась. — Уже девять, и я подумала…

Брент потянулся, проморгался и прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть за световыми пятнами.

Если бы не припухшие глаза, по Ольше нельзя было