Половина пути - Юля Тихая

бы догадаться, что вчера что-то пошло не так. Она была свежа, волосы ещё немного влажные после умывания, на лице тёплая чуть смущённая улыбка. Верхние пуговки рубашки были расстёгнуты, и в вырез выглядывали изящные ключицы и аппетитная ложбинка. Голые ноги, мягкие руки… это что, тот самый обещанный утренний секс?

Не то чтобы Бренту не хотелось секса. Но впечатление было такое, будто он вышел голым на оставленное тангами поле. Тихо-тихо, воздух влажный от росы, пахнет травой и утром, свиристят птички, шумят берёзы, и где-то здесь висит смертоносная конструкция, которая снесёт всю эту пастораль к херам собачьим, как только Брент заденет невидимый щуп.

Ольша тем временем скользнула под одеяло, устроилась рядом, положила ладони ему на грудь. Заглянула в лицо доверчиво. Коснулась губами его подбородка, потёрлась носом о шрам на шее…

Он что, не заметил за пересоленным рагу мухоморов, а потом всю ночь смотрел сны, порождённые безумным грибным сознанием? Вот уж интересные фантазии, не замечал за собой таких раньше.

Брент погладил её по щеке и придвинулся ближе, позволив девушке ощутить бедром вялый утренний стояк. Она чуть заметно вздрогнула, — не следил бы внимательно, не заметил.

Не привиделось.

Брент откинулся на спину, заложил руки за голову и сделал несколько глубоких шумных вздохов.

— Ольша, — строго сказал он, — не надо.

— Почему?

А лежать с ней вот так всё равно было приятно. Гибкое, хрупкое девичье тело, податливое, нежное. Она была такая живая вчера, вздумала мухлевать, вредничала, и так целовала… Брент не отказался бы вернуться в ту сцену, пусть даже она и не заканчивалась интимом.

Почему, почему… потому что даже если она сейчас действительно даст, а не разрыдается на подходе, Бренту нужно будет потом самому съездить себе по роже.

Так что вместо всяких приятностей он скинул с себя одеяло и прошлёпал босыми ногами до ванной, а потом, посвежев, уселся на кровать спиной к стене и поманил к себе Ольшу. Она с готовностью придвинулась ближе, закинула руки на шею, а затем и вовсе пересела к нему на колени. Тоненькая, хрупкая, Ольша как-то удивительно правильно умещалась в его объятиях.

Брент ласково поцеловал её в макушку и, посомневавшись, всё-таки спросил:

— Он был с тобой груб?

Ольша вскинула голову:

— Кто?

— Этот… Лек.

— Лек? — она сдавленно рассмеялась. — Нет, нет! Ты что… то есть… я помню, что ты не очень думаешь про Лека, но он бы никогда так… Лек был замечательный, он был хороший друг, он меня не…

Она никогда не упоминала в своём прошлом никого, кроме Лека.

— Но тебе было с ним плохо? Он делал тебе больно, не понимал отказов?

Ольша нахмурилась. У неё это почему-то выходило очень забавно, как будто она разбирала особенно сложную стихийную конструкцию.

— Мы были вместе, — наконец, сказала Ольша.

— И как это связано?

Она смотрела на него растерянно. Конструкция никак не решалась.

— Некоторые мужья таскают жён за косы, — терпеливо напомнил Брент, — жёны бьют мужей сковородой, а парни считают смешным, что у девушки «болит голова». Быть вместе — не панацея. Он не слышал твоего «нет»?

— Но я не говорила ему «нет». Ну, кроме женских дней, но тогда я могла… по-другому…

— Ты просто делала, как он хочет? А чего хочешь ты — он не спрашивал, а ты не говорила?

Только придумывала, видимо, как запихнуть в себя крем, да ещё и так, чтобы он не заметил. «Это не потому, что я тебя не хочу»…

— Я была не против, — твёрдо сказала Ольша, явно не осознавая разницы между «хочу» и «не против». — Брент, при чём здесь это? Если ты про вчерашнее, то я… прошу прощения. Это ничего не значит, это просто нервы, я… мне немного трудно, но сегодня я в порядке, и мы можем… если ты, конечно, хочешь. Мне казалось, что ты хочешь. Если больше нет, то…

Он поцеловал её. Бережно, но весомо. Ольша безусловно не была в порядке, и вряд ли на самом деле «они могли» хоть что-нибудь, но на простые ласки она отзывалась хорошо, и Брент счёл их вполне безопасными.

— Дело не в Леке, — упрямо повторила Ольша, снова спрятавшись у него на груди. — Лек был замечательный, мы были вместе, и… было всякое, но… но дело не в Леке. Я вчера… это не из-за Лека. Было другое. Плохое. Если бы у меня до этого не было Лека, я бы, наверное, вообще…

Брент осторожно прижал её к себе, погладил по спине, поправил одеяло. И сказал хрипловато:

— Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Я слышал, от этого становится легче.

— Я… Там нечего рассказывать. Нечего.

Глава 14

Завтрак был посолен нормально, и хотя оладьи оказались резиновые, а масло заветренным и жёлтым, как одуванчик, Брент остался вполне доволен. Ольша притихла, но в целом держалась неплохо, даже руки почти не дрожали. Кажется, она всё ещё ожидала, что Брент прямо сейчас передумает и хорошо, если дойдёт до номера, а не возьмёт её прямо на столе в общем зале (хорошенького же она о нём мнения!).

Сам Брент думал о том, что правильнее всего было бы просто оставить девочку в покое.

Пусть доберётся до дома. Родные люди, привычная обстановка. По крайней мере какое-то время она наверняка сможет не работать, отдохнёт, восстановится, отъестся. И потом уже встретит кого-нибудь, кто поможет ей улыбаться в постели, а не плакать.

Следовало с сожалением признать, что брентова хвалёная мужская выдержка на этом месте немного буксовала. Разумеется, он не собирался пользоваться дурными предложениями перепуганной девушки, которая «не против»: Брент предпочитал живых женщин, и чтобы его хотели в ответ. Но и совсем к ней не прикасаться…

Её хотелось целовать и трогать. Смотреть, как она смелеет и расслабляется. Смеётся. Разводит руками сплетённые из силы красочные пятна…

Ольша могла сколько угодно защищать своего Лека, но для Брента картинка уже сложилась, и она была весьма неприглядной. Они были вместе, потому что «так вышло» (то есть кое-кто не удержал своего дружка в штанах рядом с шокированной девочкой), а потом Ольша, похоже, разбитая своим нравственным падением, просто на всё соглашалась, мол, что уж теперь. И это было довольно-таки отвратительно, — но, по правде говоря, это не объясняло её слёз.

Брент не вчера родился и служил почти всю войну: сперва на Стене, в довольно