Жаркое соперничество - Рейчел Рид

снимет шерстяное пальто, и только после этого приступил к осмотру. Он буравил его суровым взглядом, пока Илья стоял, как дрожащий ребенок, ожидающий наказания. Со смокингом все (все!) было в порядке — классического черного цвета, идеально скроен. Галстук тоже был безупречен. Илья даже побрился так тщательно, как не брился уже много лет. Но его отец обязательно должен был к чему-нибудь придраться.

— Тебе нужно подстричься, — наконец определился Григорий.

В прошлом сезоне Илья позволил волосам слегка отрасти, поэтому уложил их назад.

— Да, папа.

Отец еще с минуту недовольно разглядывал его волосы, словно мог напугать их и заставить стать короче, после чего пересек номер и подошел к бару. Он налил две стопки водки и протянул одну сыну.

— Вечером с тобой хочет встретиться министр.

Наверняка он имел в виду министра внутренних дел. Своего начальника.

— Сочту за честь, — солгал Илья.

Ему захотелось опрокинуть в себя водку и налить еще четыре-пять стопок.

— Для тебя должно быть честью, что он вообще захотел с тобой встретиться. После вчерашнего вечера.

Илья прикусил щеку.

— Проиграть Латвии, — продолжал отец. — Как ты мог допустить такое? Как тебе не стыдно?

— Мне стыдно, отец.

Тот махнул рукой.

— Но, видимо, недостаточно. В американской лиге не учат дисциплине. Ты совсем распустился. Очень жаль, ведь в юности у тебя были такие перспективы.

Мне только двадцать один. Я один из лучших хоккеистов во всем мире.

— Сейчас я играю лучше, чем когда-либо. Просто команда не особо слаженно выступает вместе.

Илья зря это сказал.

— Ты же капитан, верно? Так кто виноват в том, что команда не играет слаженно?

Тренер?

Вместо того чтобы возражать, Илья уставился в пол и ждал, когда отец сменит тему.

Григорий подошел ближе, поставил водку на стол и принялся без нужды поправлять его галстук.

— А-а-а. Кто тебе его завязал? Твоя мать? Она не знает, как правильно это делать.

Илья замер. Дыхание застряло в горле, он тяжело сглотнул, прежде чем ответить как можно ровнее:

— Нет, отец. Мама умерла. Помнишь?

На этот раз замер сам Григорий. Илья разглядел в его глазах замешательство, прежде чем тот моргнул и покачал головой.

— Да, конечно. Я знаю. Я подумал о твоей мачехе.

— А где сегодня Полина? — спросил Илья, проигнорировав очевидную ложь отца.

— Дома.

Больше никаких объяснений не последовало. Ну и ладно. На самом деле Илье было все равно.

Отец отпустил его галстук и пригладил лацканы.

— Нам пора, — напомнил Илья.

Григорий нахмурил брови.

— Да...

— На гала-концерт, — уточнил Илья. — В рамках Олимпиады. Ты представишь меня министру.

Григорий вскинул голову, стрельнув в него гневным взглядом.

— Я знаю!

Он отвернулся, распахнул дверцу шкафа, снял с вешалки пальто и надел его.

Илья не любил отца, но наблюдать за ухудшением его состояния было неприятно. Он задумался, станет ли легче, когда мозг Григория полностью деградирует, и отцу больше не придется испытывать неловкость из-за провалов в памяти.

— За мной, Илья. И веди себя прилично сегодня. Постарайся загладить тот позор, которому ты уже подверг свою страну.

Илье было весьма трудно его пожалеть.

— Конечно. Обязательно.

Шагая по коридору к лифтам вслед за отцом, он почувствовал вибрацию телефона в кармане. Он быстро взглянул на экран.

Джейн: Хорошо проводишь время?

Последнее, в чем он нуждался, — чтобы Шейн тупой Холландер, пытался с ним контактировать. Не здесь. Не сейчас.

Он проигнорировал сообщение и сунул телефон обратно в карман.

***

Во время матча Швеция — Финляндия Шейн заметил Розанова, сидящего в одном из нижних рядов. Тот был один, одетый в длинное черное шерстяное пальто вместо командной куртки. Воротник был поднят. Руки засунуты в карманы.

Шейн был одет в куртку и вязаную шапку Team Canada. В следующем перерыве между периодами он покинул свое место и прошел вдоль ряда, пока не оказался рядом с Розановым.

— Привет, — поздоровался он.

Розанов посмотрел на него и покачал головой.

— Не здесь, — жестко ответил он.

— Нет, я не... Я просто хотел узнать... как у тебя дела.

— Хорошо. Иди. Садись на свое место.

Шейн нахмурился. Розанов выглядел изможденным. Под глазами у него залегли темные круги, а лицо было очень бледным. Но самое заметное — и тревожное — изменение произошло в его взгляде. Игривая искорка, которая всегда плясала в этих ореховых лесных глазах, просто... исчезла. Погасла.

— Я…

— Мы не... ничего. Не здесь, Холландер.

Розанов нервно оглядывал окружающее пространство, словно выискивая угрозу. Впервые за все время Шейн увидел, что тому явно было не по себе.

— Ты в порядке? — спросил Шейн.

Он старался говорить как можно тише, едва слышно за шумом арены.

— Пожалуйста, уходи.

— Ты не ответил на мое сообщение, и я подумал...

Внезапно все варианты закончить это предложение, показались ему глупыми. Я подумал, что ты в опасности. Я подумал, ты в тюрьме. Я подумал, что тебе... грустно.

— Да, я не ответил на твое унылое сообщение. Теперь ты уйдешь?

Розанов вел себя как мудак, в этом не было ничего нового, но, похоже, на этот раз сам того не желая. Почему-то Шейн готов был поспорить, что Розанов на самом деле хотел, чтобы он остался. И выглядел так, будто ему не помешали бы объятия.

Но Шейн не собирался обнимать его здесь, поэтому просто кивнул и ушел. В любом случае у него не было времени думать о Розанове: следующим вечером Канаде предстояло сыграть в матче за золотые медали либо с США, либо — если Финляндия проиграет в полуфинале, на котором они в тот момент присутствовали — со Швецией.

Розанов и его команда остались без шансов. И Шейн понимал, что это, должно быть, ощущалось ужасно. Команда России выступила просто... отвратительно. Вины Розанова в этом не было, но Шейн знал, что тот наверняка корил себя. Черт, Шейн и сам бы бился головой о стену, будь это его команда.

Когда он вернулся на свое место, Розанов уже ушел.

 

Глава одиннадцатая

Июнь 2014 года — Лас-Вегас

В конце сезона лига попросила Розанова и Холландера вместе выйти на сцену на церемонии вручения наград НХЛ. Поскольку PR-менеджмент лиги всегда фонтанировал креативными идеями, им доверили вручить награду «За самый спортивный характер».

Шейн в смокинге ждал за кулисами. Один. Никто не знал, куда запропастился