Восьмая наложница - Юлия Владимировна Буланова

Хотя, в последнее время у меня появился соперник. Нашего младшего брата Ванечку Катя терпеть не могла почти так же, как и меня. Ему недавно два исполнилось. Он рос на удивление здоровым и умненьким. Потому был признан «нормальным» наследником дивана, пустых бутылок и гаража, машина из которого была разбита, разобрана и пропита давным-давно.

Просто, до его рождения к Катерине наш отец относился лучше, чем ко мне, Егору или Лене. Видимо, совесть иногда просыпалась. Бил её он не так сильно. А иногда, даже, когда сам в магазин ходил, то вместе с водкой мог купить ей конфету. Копеечную, конечно, но другим и такой не доставалось.

Когда же стало понятно, что Ванечка не ничем не болеет, Катя стала для любимого папы таким же пустым местом, каким была раньше.

Вот так мы живём.

В бесконечной лжи.

В ненависти. Потому, что не только Катя ненавидит меня. Я тоже ненавижу.

Всех.

Отца за то, что пьёт и распускает руки.

Мать за то, что лишь плачет о своей несчастной доле, а защищать нас не хочет, позволяя бить.

Бабушек-дедушек за то, что не желают выносить сор из избы и костьми готовы лечь, лишь бы развода не допустить. Ибо позор на всю округу. То, что здоровый мужик, которому под сорок не работает, зато пропивает пенсию по инвалидности двух средних детей… дело житейское. Об этом судачить не станут. Это же не развод многодетной семьи.

Егора и Лену. Потому что они больше любят Катю и слушаются её, когда она просит сделать что-то плохое мне. Егора, например, легко можно уговорить ударить меня. Проблема в том, что ему скоро пятнадцать и это уже не смотрится детской шалостью. А Лена от брата не отстаёт и всегда бросается в драку вместе с ним. Пока я могу с ними справиться, но лишь потому, что они не умеют просчитывать и координировать свои действия.

Глава 2

К

Когда-то я думала, что если буду достаточно хорошей, то моя жизнь изменится. Именно этому учат сказки, делая глупых детей удобными.

В детстве каждая девочка мнит себя принцессой, достойной лучшего из финалов. Главное, вести себя согласно той роли, что тебе выпала и однажды ты получишь своего принца, любовь с половиной королевства в придачу.

Вырастая, мы понимаем, что принцессы рождаются лишь в королевских семьях, а принц всегда выберет равную ему, а не нищую замарашку.

Я больше не верю в то, что однажды ко мне прилетит волшебник. Понимаю: никто не отвезёт меня в волшебную страну к моим настоящим родителям, которые любят и ждут свою потерянную дочь.

Никто не станет жалеть, даже если я исчезну. Они, вообще, вряд ли то заметят.

Папочка любит повторять: «Что-то не нравится — вали на все четыре стороны. Меньше народа — больше кислорода. Тут и так девок, как собак нарезанных».

Хотя, наверное, заметить должны. Примерно, к ужину. Когда осознают, что есть нечего, а виновницу этого даже пнуть нельзя.

В детстве я мечтала о том, что однажды и в мою жизнь придёт сказка, искренне веря, что сказки бывают только добрыми.

Забывая, какой конец ждёт второстепенных персонажей, которые вписывается в канву основного сюжета.

Я ее похожа на прекрасную деву, с которой может произойти чудо.

У меня нет мачехи.

Нет старших сестёр или магических умений. Даже любви к цветочкам аленьким не имеется.

Зато дома на диване обитает чудовище. Вечно пьяное и злое. Но это больше похоже на статью в криминальной хронике, а не на добрую сказку.

Фея-крёстная не почтила своим присутствием мой шестнадцатый день рождения. Вместо неё на мягких лапках ко мне подкралась оборотница. Она казалась милой старушкой с тяжёлым пакетом. Сквозь тонкий целлофан просвечивали простые продукты. Молоко. Сахар. Булка хлеба. Дешевое печенье. Две пачки гречки. Она шла с рынка, тяжело опираясь на серую тросточку, ручка которой была обмотана синей изолентой.

Вы бы подумали, что у злодейки ручка трости может быть обмотана изолентой? Но оборотни хитрые и хорошо прячутся. Иначе их бы давно переловили.

Она попросила меня помочь ей донести тяжелый пакет. Пообещала напоить меня чаем с конфетами.

Я не любила чай. Конфет хотелось, но объедать пенсионерку было неудобно. Идти нам было в одну сторону. В школе последний урок отменили. Классная наша с температурой свалилась. А там все равно были эти бесполезные разговоры о «важной» ерунде. Поэтому нас отпустили по домам. Вот я и решила помочь. В конце концов, мой день рождения. Что хочу, то и делаю.

А потом меня поймали на лести. Бабушка эта всю дорогу мне говорила о том, какая я милая, добрая и красивая. Она спрашивала, сколько мне лет, где я учусь и живу.

Наверное, стоило насторожиться, когда она улыбалась, слушая ответы.

Шестнадцать лет

Девятый класс.

В доме, где раньше городская библиотека была.

— А ты, случайно, не Васильевых дочка? — проворковала она ласково. — Я же твою маму ещё маленькой девочкой помню. Такая егоза была. А вот уж и выросла. И своих деток семеро по лавкам. Как же время летит. Как время летит. Деточка, помоги мне пакет в дом занести. Там ступеньки. Уж и не знаю, как по ним с моими коленями по ним пробираться. Да ещё и с тяжестью такой. А я тебе из буфета банку варенья достану. Яблочного. Мамке своей отдашь. Скажешь: «от бабы Маши». Сюда заходи. Разувайся на коврике. И портфель свой тяжеленный там бросай. Да, туда. Вот и молодец.

Так я переступила порог звериного логова, прячущегося за фасадом ветхого домика с рыжей черепицей. Сквозь покосившиеся давно некрашеные доски забора выглядывали белые соцветия сирени, которые всегда распускаются в середине мая.

Запах уже наступившей весны приступил мою осторожность. Да, и что со мной могло случиться в доме такой милой старушки?

Когда я вошла, дом встретил меня злым скрипением половиц и запахом горьких лекарств и водки. Цветы, которые стояли, буквально, везде: на комоде в коридоре, на столе в самой кухне, безуспешно пытались спрятать ту жуткую вонь.

Мне стало как-то не по себе. Будто холодом повеяло. Хотя, в приметы я особо не верила. Черных кошек очень даже любила. Не боялась разбитых зеркал или собачьего воя.

А вот про белую сирень в доме вспомнилось. К смерти это.

Захотелось бросить все и бежать. Босиком. Без сумки с учебниками, которую я легкомысленно бросила в коридоре.

Дома мне такое вряд