Восьмая наложница - Юлия Владимировна Буланова

Сын… я, насмотревшись на нищету моей семьи, где детей больше, чем денег на них, предпочла бы не рожать, вообще. Ну, или хотя бы сделать это лет через десять-пятнадцать. Хотя, если это будет ребёнок от Императора, то вряд ли мы будем жить в нищете.

Здесь же меня ждёт лишь смерть. Не стоит строить иллюзий.

— Хочу увидеть, — говорю тихо, почти шёпотом, потому что горло все ещё болит. — Как те твари, лишь претворяющиеся людьми, умрут.

— Хорошо, дитя. Встань и иди к свету. Ты увидишь.

Лязгнула цепь, падая на пол и освобождая мою шею от удушающего плена.

Я встала.

Сделала шаг. Другой. Третий.

Открылась дверь подпола, освещая мне путь.

Ступеньки вывели меня в ту самую кухоньку, где готовила еду старая ведьма.

Стол был накрыт. Две тарелки на которых остывало пюре с котлетами. Трёхлитровая банка с солёными огурцами, запотевшая бутылка водки и пустой гранёный стакан рядом с ней. А еще графин с компотом. Вишнёвым. Моим любимым.

Я не удержалась — схватила тарелку и стала жадно есть.

— Правильно, дитя, — Похвалил меня бесплотный голос Алой Богини. — Местью сыт не будешь. А силы тебе потребуются. Что ты хочешь для тех, кто мучил тебя?

— Чтобы они горели заживо. Долго. Чтобы видели, как пламя медленно пожирает их тела, но не могли шевельнуть даже пальцем, не могли даже закричать от боли. Чтобы всё чувствовали и понимали. Око за око. Жизнь за жизнь. Одной мерой отмеряно будет. Что сделано, то и вернётся.

— Старуха не убивала, — мягко возразила Богиня. — Пока, не убивала.

— Она знала, — мой ответ был холоден. — Помогала. Придумала, как заманить меня сюда, понимая, что он сделает со мной. Покрывала убийцу. А, значит, виновна не меньше своего сына, если не больше.

— Запомни этот выбор, маленькая душа. Не смей жалеть своих врагов в моём мире. Твой долг будет заключаться не только в том, чтобы достойно воспитать наследника Императора, но и защитить его, пока он будет беззащитен. Смотри.

Зверь зашёл в дом первым. И замер столбом коридоре.

— Вовик, ты чего? — ласково прощебетала бабка, огибая застывшего истуканом мужчину, после чего сама превратилась в изваяние.

— Можешь продолжить свою скромную трапезу. Нет нужды торопиться. Время у нас еще есть. Сейчас в моём мире лишь полдень, а время для моего божественного подарка Императору придёт лишь с закатом.

Несколько дней впроголодь дали о себе знать. А тут еще и компот одуряюще пахнущий вишней. Местью, действительно, сыт не будешь.

Еда закончилась очень быстро — минут через десять. По моему телу, впервые долгое время, разлилось тепло. И я нашла в себе силы взглянуть на моих беззащитных мучителей.

Старуха… ей, наверное, под семьдесят. На голове белый ситцевый платочек. Старый байковый халат в крупный цветочек укрывает тщедушное тельце.

Мужчина… ему лет тридцать. Не слишком высокий. Коренастый. Массивные кулаки забиты множеством татуировок грязно-синего цвета. Под растянутой камуфляжной майкой бугрились мышцы. Лишь отсутствие левой ступни и то, что он опирался на костыль, отличало его от мужчин, которых я видела каждый день, когда шла в школу, в магазин или на рынок.

Люди, как люди. И нет в них ничего интересного. Если не знаешь о том, что скрывается за личиной этой обыкновенности.

Наверное, это самое опасное в монстрах. То, что их редко можно узнать с первого взгляда.

— Ты хочешь смотреть? — спросила Богиня, и в ее голосе мне послышался интерес.

— Я должна убедиться, что они в полной мере получили своё наказание и более не причинят никому вреда.

Монстры горели долго, корчась и беззвучно крича. И это было жуткое зрелище. Но разве заслуживали они иного?

В память о тех убитых девочках. Было ли их всего три или существовали другие жертвы? Надеюсь, что нет.

За то, что они делали со мной.

Ради тех, кого они только собирались замучить.

Я молчала. Смысла объяснять, что это заслуженная ими кара, не было. Зачем разбрасываться словами, если смерть, всё равно сотрёт им память?

В это время я думала.

О том, что, видя смерть, ничего не чувствую.

О том, что, наверное, могла бы попросить у Алой Богини чего-то другого. Например, счастья для моей семьи. Но что для них счастье?

Отец пьёт потому, что ему нравится пить. И он счастлив.

Маме нравится изображать одновременно спасателя и жертву. Ей нравится, что её жалеют те, кто видит синяки. И, одновременно с этим, восхищаются тем, как превозмогая все невзгоды эта героическая женщина растит пятерых детей. Она, тоже, счастлива. И моё исчезновение, как не печально это звучит, это счастье лишь укрепит. Её станут сильнее жалеть. И сильнее восищаться, что несмотря на инвалидность двух детей, алкоголизм мужа и пропажу дочери, эта женщина продолжает жить.

Егор и Лена из-за своих особенностей не в состоянии понять, что несчастны. Жестоко давать им разум, когда безумен весь наш мир.

Ваня слишком мал. Он является самым любимым из детей. Здоровый и симпатичный. Настоящая гордость мамы и папы. Его не будут сильно обижать. Наследник. Единственный стоящий ребенок. Отец уже сейчас строго смотрит, за тем чтобы Катя боялась ему навредить. Ей и остальным, не разрешают трогать его или, даже, кричать. Даже, если он кусается или дерётся.

Катя так меня ненавидит, что ей для счастья хватит и одного моего исчезновения. Для того, чтобы ненавидеть и винить кого-то во всех своих бедах, этот кто-то не обязан быть рядом.

— Время пришло, — произнесла Алая Богиня, и синее пламя от мёртвых тел миллиардом искр рассыпалось по полу и стенам. И лишь это впервые за всё то время вызвало легкое беспокойство.

— Пожар может перекинуться на другие дома.

— Нет, маленькая душа. Сгорит лишь это место. Огонь очистит его от того, что делали те люди. Закрой глаза. Когда ты откроешь их, то проснёшься в уже в своих новых покоях и не будешь помнить ночь, проведенную с Императором. Это тебе ни к чему. Молчи. Слушай. Учись жить в новом для тебя мире. И помни, пока ты лишь притворяешься наложницей, а в душе остаёшься свободной, пока помнишь, что обещала, можешь не бояться яда или кинжала. И не беспокойся, твой сын будет не таким, как другие дети Золотого Города. Их слишком много, чтобы благословение коснулось каждого. Этих детей убивает скверна, окутавшая мой храм, который