Развод. Горький яд моей мести - Милана Усманова

– Запросы у вас, гражаночка, непростые. Но нашёл, вот, возьмите.

Гудки шли долго. Наконец, хриплый, прокуренный голос ответил с нескрываемым раздражением:

– Слушаю.

– Лев Борисович Закревский? – мое сердце колотилось.

– Зависит от того, кто спрашивает и зачем.

– Меня зовут Елена Сокольская. Я дочь Виктора Петровича Сокольского.

На том конце провода повисла тишина. Я слышала только тяжелое дыхание.

– Где ты, дочка Виктора? – голос стал тише, серьезнее.

– В КПЗ на Петровке. Статья сто пятьдесят девятая, часть четвертая.

Снова молчание. А потом короткое, брошенное как приказ:

– Ни с кем не разговаривай. Ничего не подписывай. Жди.

И он повесил трубку.

Через полтора часа меня снова привели в ту же комнату для допросов. Дверь открылась, и вошел он. Лев Борисович выглядел старше, чем я его представляла. Ему было под семьдесят, в потертом, но чистом твидовом пиджаке, с копной седых, непослушных волос и глазами, которые видели все. Невероятно проницательные, уставшие и в то же время полные острого, хищного ума. Он поставил на стол старый, раздутый портфель и сел напротив меня.

– Твой отец спас мою репутацию и, возможно, свободу в девяносто шестом, когда рухнул козырек на рынке, – начал он без предисловий. – Его экспертиза доказала, что виноват не архитектор, мой тогдашний клиент, а прорабы, сэкономившие на арматуре. Я в долгу перед его семьей. Рассказывай. Только факты. Без слез.

И я рассказала. Четко, последовательно, как на рабочем совещании. Я говорила о структуре компании, о распределении полномочий. О дне, когда я заподозрила мужа в измене. О ночи, когда подписала бумаги. О последнем звонке Марка. Об «Омега-Щите», который в его руках стал «Омега-Клином». Я рисовала ему словами план их предательства.

Закревский слушал не шелохнувшись, лишь изредка постукивая пальцами по столу. Он не перебивал. Когда я закончила, он долго молчал, глядя куда-то сквозь меня.

– Картина ясная, – наконец произнес он. – Идеальное преступление. Почти. Идеальных не бывает. Они совершили две ошибки. Первая – они тебя недооценили. Они думали, что ты сломаешься, впадешь в истерику, начнешь путаться в показаниях. Они не ожидали холодного анализа.

– А вторая? – спросила я.

– Вторая их ошибка, – он впервые за весь разговор усмехнулся, и в его глазах блеснул опасный огонь, – они заставили меня вылезти с моей тихой берлоги. Они этого точно не планировали.

Он встал.

– Первоочередная задача – вытащить тебя отсюда. Будем просить об освобождении под залог. Шансов мало, обвинение тяжкое. Но мы попробуем зацепиться за процессуальные нарушения при задержании. Выбитая дверь при отсутствии доказательств, что ты собиралась бежать или уничтожать улики до их прихода – это хороший крючок. Иди в камеру. Работай головой. Вспоминай всё. Любую мелочь. Любой разговор. Любой документ. Ты – главный эксперт по этому делу. Я – твой инструмент.

Когда дверь за ним закрылась, я впервые почувствовала нечто похожее на надежду. Это была не теплая, а холодная, острая надежда, как хирургический скальпель.

Заседание по мере пресечения было коротким и напряженным. Я видела в зале Ольгу, она что-то шептала представителю обвинения. Закревский говорил тихо, но веско. Он не давил на жалость. Он методично, пункт за пунктом, указывал на нарушения. Он представил суду мои безупречные характеристики, грамоты, награды. Он напирал на то, что «попытка стереть серверы» была пресечена, а значит, у следствия есть все доказательства, и держать меня под стражей для обеспечения их сохранности нет нужды.

Судья, уставшая женщина, долго листала дело. Наконец, она объявила: «Освободить под залог». Сумма была астрономической. Закревский, не моргнув глазом, сказал, что залог будет внесен.

Спустя еще несколько часов, которые показались вечностью, я стояла на ступенях здания суда. Тот же вечерний город, те же огни. Но теперь они не были враждебными. Они были полем битвы.

Закревский, застегивая свой старый пиджак, замер рядом.

– Первый шаг сделан, Елена Викторовна, – сказал он, выпуская облачко пара в холодный воздух. – Тебе нужно место, где остановиться. В твою квартиру возвращаться нельзя – это место преступления. И тебя наверняка будут пасти.

– Я знаю, куда ехать, – ответила я.

Он кивнул.

– Хорошо. Скинешь адрес сообщением. Отдохни эту ночь. А завтра начнется настоящая работа. Мы будем не защищаться. Мы будем вскрывать их план.

– Да. И бить по несущим опорам, – решительно кивнула я.

Глава 4

Такси остановилось у серой сталинской семиэтажки в районе Аэропорта. Это место не входило в модные маршруты Марка; он считал его слишком старым, слишком «советским». Для меня же оно было капсулой времени, порталом в детство. Здесь, на четвертом этаже, находилась квартира моей бабушки. После ее смерти пять лет назад мы с мужем почти не бывали тут, он лишь брезгливо предлагал «продать этот хлам и вложить деньги в дело». Я отказалась. И теперь благодарила себя же за упрямство.

Дверь поддалась не сразу, замок давно не смазывали. Воздух внутри был густым, пах старыми книгами, сухими травами и пылью. Я щелкнула выключателем. Под потолком загорелась люстра с хрустальными висюльками, бросив теплый свет на знакомую до боли обстановку: полированный сервант, тяжелые бархатные шторы, книжные полки до самого потолка. Здесь все осталось таким, каким было при бабушке.

Сбросив в прихожей туфли, стоившие как месячная зарплата в этой части Москвы, я прошла в зал и провела рукой по корешкам книг. Здесь не было модных бизнес-изданий или альбомов по современному дизайну. Здесь были тома по сопромату моего деда, классика русской литературы и старые фотоальбомы. Это было ядро моей семьи, моей личности. То, что существовало задолго до Марка.

Я была не просто совладелицей «Строй-Инновации».

Я была внучкой инженера и филолога.

И сейчас это имело решающее значение.

Пройдя на кухню, поставила на огонь старый эмалированный чайник. Ритуал был важен. Заварив крепкий чай в фаянсовой чашке с отбитым краем, села за кухонный стол. Впервые за двое суток я была в полной безопасности. И в полном одиночестве. Лед в моей груди не таял, но перестал обжигать. Он стал частью меня. Инструментом.

На следующее утро, ровно в десять, в дверь позвонили. На пороге стоял Лев Борисорисович с раздутым портфелем в одной руке и большим бумажным тубусом в другой.

– Хорошее место, – сказал он, проходя в комнату и оглядываясь. – Намоленное. Стены крепкие. Итак, Елена Викторовна, курорт окончен. С этой минуты вы – призрак. Вот, – он протянул мне маленький пакет. – Дешевый кнопочный телефон и новая сим-карта. Звонить только мне. Ваши счета арестованы, кредитки заблокированы. Вот немного наличных на первое время, – он положил на стол