Мятежная - Пенни Ллэйн

так и не пришёл. Предал меня. Утром мне снова сделали укол, девушка-конвоир небрежно поставила на стол железную миску с размазнёй непонятного цвета. Аппетит отсутствовал, несмотря на слабость. Я выпила полстакана воды и с полчаса лежала на кровати, пялясь в потолок и ни о чём не думая. Потом за мной пришли.

Зал суда битком забит, всё поселение сбежалось, не иначе. Не каждый день выносят приговор ведьме. Я пробежала глазами по рядам: мама с Антоном, у неё красные, опухшие от слёз глаза, она часто прикладывала к ним клетчатый носовой платок. В мою сторону они не смотрели. Тёма сидел через два ряда, я встретилась с ним взглядом, он сразу опустил голову. Я с трудом разбирала, что говорил судья, звуки сливались в сплошной гул, изредка прерывающийся басом Командующего.

— Так у вас нет претензий к Анне Кудряшовой? — Судья, строгая на вид женщина, обратилась к Юрке.

— Нет. Она была растеряна и поступила так, как поступила бы любая мать — бросилась на защиту своего ребёнка.

Я облегчённо вздохнула. Тут Тёма не наврал, по крайней мере меня не обвиняют в покушении на убийство.

— Но мы все прекрасно понимаем, что Совет не может подвергать поселение такой опасности. В нашем сообществе нет и не будет места для сверхсуществ. — На трибуне уже Командующий. — Посему Анна Кудряшова должна пройти процедуру излечения прямо в зале суда.

Гул нарастал, лица смешались в одно разноцветное пятно, я моргнула, но так и не смогла сфокусироваться. Чувство страха, словно змея, обвивало шею, не давая вздохнуть. Дверь открылась, по проходу вдоль рядов семенил седой мужчина, что-то зажав в руке. Он приблизился ко мне, я дёрнулась на стуле, меня крепко зажали с обеих сторон конвоиры. Мужчина склонился, несмотря на полностью седую голову, он не казался старым, лет сорок пять максимум, бледный, с красным отпечатком на переносице, наверно, от очков. В руке шприц с прозрачной жидкостью.

Я продолжала сопротивляться, и они никак не могли меня усмирить. Рука со шприцем маячила у предплечья, я видела, как подрагивают пальцы — он боялся меня. Меня, измождённую женщину в наручниках, прижатую к старому стулу двумя амбалами. Хотелось истерично захохотать во всё горло. Игла вонзилась в плоть, заставив меня зажмурить глаза. Лишь через вечность я почувствовала слабую боль, рекой устремляющуюся по венам. Меня отпустили. По залу пронёсся вздох и наступила тишина. Волосы растрепались, я вскинула голову, чтобы убрать их с лица. Внутри всё горело, будто кто-то бросил зажжённую спичку в пищевод, я еле успела наклониться вправо, как содержимое желудка фонтаном вылетело наружу. Успела увидеть, что Тёма вскочил со своего места, и потеряла сознание.

Снова белый потолок, белые стены. Больница. Я открыла глаза и тут же зажмурилась — слишком ярко. За окном вовсю светило солнце. Тело ломило, внутри пустота, словно выпотрошили все внутренности. Я погрузилась в свои мысли, надеясь найти дорогу к источнику. Но его больше нет. Только пустота. Вытянула перед собой руки, пытаясь ощутить хотя бы слабый импульс… Ничего. Они лишили меня дара. Они не имели права. Он принадлежал мне и только мне. Я такой родилась, я даже не успела понять, какой силой обладаю. Я заплакала. Сначала беззвучно, потом в голос. Каталась по кровати, сминая простыни, и кричала так, что закладывало уши. В палату влетела медсестра, что-то снова мне вколола. Я не сопротивлялась. Уже всё равно.

— Вам плохо? — В голосе послышалось искреннее сочувствие. — Болит где-то?

Я неопределённо качнула головой. Как ей объяснишь?

— Мы понаблюдаем за вами несколько дней, и вы сможете вернуться домой, — она неуверенно улыбнулась. — Что вы чувствуете?

— Давай, я вырежу тебе глаза и спрошу, что ты чувствуешь? — Меня переполняла злость, я понимала, что эта девчонка ни в чём не виновата, но чувствовала необходимость выплеснуть яд. Я сжала её тонкое запястье, она резко выдернула руку и с воплями бросилась к двери.

Минут через пятнадцать в палату зашёл тот мужчина из зала заседания. Седой.

— Зачем Маришку напугала? Она всего неделю работает, — по-отечески пожурил он меня, взяв за руку. Я отвернулась к стене. — Тебе полегчает со временем. У нас не было другого выхода. Теперь ты — одна из нас. Привыкнешь.

Я вырвала руку:

— Будьте вы прокляты!

— Несколько дней назад я бы испугался, — усмехнулся он и похлопал меня по плечу. — Мы не враги тебе. Когда-нибудь ты ещё спасибо скажешь, что излечили тебя от этой дряни.

— Будьте прокляты! — повторила я, вложив в эту фразу всю свою душу.

Глава 34. Возвращение домой

В больнице меня продержали ещё неделю. Физически я чувствовала себя сносно, голова прояснилась, слабость прошла, хотелось поскорее выбраться из этих белых стен. Хотя возвращаться домой желание не было. Как и видеть Тёму. Но именно он пришёл забрать меня после выписки. Мы оба чувствовали себя неловко. Он не знал, что сказать, я не хотела слышать его голос. От больницы до дома — минут десять, Тёма пару раз пытался взять меня за руку, но я не давалась. Когда мы подошли, он забежал вперёд и галантно открыл передо мной дверь. Смущённо улыбнулся. Я молча прошла мимо. В комнате светло, подняла глаза к потолку — лампа. Не свечи. Удивлённо оглянулась.

— Я поставил солнечные панели, — гордо сообщил Тёма. — скоро во всех домах проведут электричество.

Из детской вышла мама с Ваней на руках, и на моём лице впервые за последние дни появилось подобие улыбки. Она передала его мне, я прижала к себе сладко сопящий кулёчек и едва не расплакалась от счастья. У меня остался только он — моя плоть и кровь, единственный, кто не предал меня и не отвернулся.

— Ну, я пойду, не буду вам мешать. — Мама неуклюже попыталась меня обнять, боясь встречаться со мной взглядом. Тёма пошёл её провожать, а я скрылась в детской. Никак не могла налюбоваться на моего мальчика, как же я соскучилась!

Через несколько минут заглянул Тёма:

— Есть хочешь?

Я напевала Ване песенку и еле заметно мотнула головой в ответ.

— Ань, нам надо поговорить.

— О чём? — подняла на него глаза. — О том, почему ты предал меня?

— Не говори чушь! Я всегда был на твоей стороне.

— Ты не помог мне сбежать. Даже не попытался.

— Потому что это невозможно, мы бы только усугубили ситуацию. Ты хотела, чтоб нас обоих посадили, а Ваню отдали в другую семью?

— Ты оставался на воле! У тебя была тысяча возможностей мне помочь, придумать что-нибудь! Ты мог обратиться к отцу в