Развод в 50. Муж полюбил другую - Алсу Караева

— серебряный браслет, подарок от моего отца на их двадцатую годовщину. Она внимательно наблюдает за мной, пока я рассеянно перебираю рисинки ложкой в тарелке, почти не притрагиваясь к еде.

— Ты какая-то задумчивая сегодня, — говорит она, накладывая мне добавку плова. Пар поднимается от тарелки, принося с собой аромат шафрана и кардамона. — Случилось что-то?

Ее голос, тихий и спокойный, всегда действует на меня успокаивающе. Но сейчас я чувствую, как сердце снова начинает биться чаще, а щеки теплеют. Сглатываю, собираясь с мыслями.

— Самир пригласил меня на ужин, — отвечаю, глядя в тарелку и старательно выкладывая рис в аккуратную горку. Под ложкой оказывается кусочек мяса, и я методично режу его на мелкие части, избегая маминого взгляда. — Завтра.

Слышу, как мама откладывает свою ложку, и чувствую на себе её внимательный взгляд. Поднимаю глаза и вижу, как уголки её губ слегка приподнимаются в понимающей улыбке. В её карих глазах, таких похожих на мои, мелькает что-то похожее на удовлетворение.

— Наконец-то, — говорит она мягко, протягивая руку через стол и накрывая ею мою ладонь. Её пальцы прохладные и сухие, с выступающими венами и узловатыми суставами, руки женщины, прожившей долгую жизнь. — Я уже начала думать, что ты решила провести остаток дней в одиночестве.

Тепло её прикосновения разливается по коже, поднимается вверх по руке. Чувствую, как напряжение, сковывавшее плечи весь день, начинает понемногу отпускать.

— Ты не считаешь, что это… неправильно? — спрашиваю, не в силах подобрать нужное слово. В горле пересыхает, и я делаю глоток воды. Холодная жидкость скользит вниз по пищеводу, принося мимолетное облегчение. — Так скоро после развода?

Мама слегка сжимает мою руку, её кожа шершавая от лет домашней работы. Её взгляд становится серьёзным, морщинки вокруг глаз углубляются.

— Скоро? — она качает головой, и серебряные серьги мягко покачиваются, ловя свет лампы. — Рания, прошло уже три года. Рамазан давно живёт своей жизнью, у него новая семья, ребёнок. Почему ты должна останавливать свою жизнь?

Её слова проникают глубоко, задевая что-то болезненное внутри. Желудок сжимается, а во рту появляется привкус горечи. Я опускаю взгляд, разглядывая узор на скатерти — переплетающиеся нити, образующие сложный геометрический орнамент.

— Дети… — начинаю я, но мама перебивает, слегка постукивая кончиками пальцев по моей ладони.

— Твои дети хотят видеть тебя счастливой, — её голос звучит уверенно, в нём слышится сталь, которая всегда появляется, когда она говорит о чём-то, в чём абсолютно убеждена. — Они любят тебя и поймут. Даже Мурад.

При упоминании моего старшего сына невольно вздрагиваю. Мурад, такой строгий, такой принципиальный. Самый похожий на отца из всех детей, не только внешне, но и характером. Как он отреагирует?

Мама, словно читая мои мысли, качает головой:

— Не беспокойся о нём раньше времени. Он взрослый мужчина и поймёт, что ты заслуживаешь счастья не меньше, чем его отец.

Еда в тарелке давно остыла, но я этого не замечаю. Внутри разгорается борьба, часть меня хочет согласиться с мамой, поверить, что я имею право на личное счастье. Другая часть напоминает о долге перед детьми, о традициях, о том, что скажут люди.

— А как же… — я запинаюсь, не решаясь произнести вслух свои страхи. Пальцы нервно теребят край скатерти, чувствуя мягкость ткани и жесткость вышивки. — Я ведь уже не молода. И после четырёх детей…

Мама фыркает так громко, что я вздрагиваю. Её глаза сверкают, а в голосе появляются нотки возмущения:

— Глупости! Ты прекрасно выглядишь. И что значит "после четырёх детей"? Ты родила четверых прекрасных детей, вырастила их достойными людьми. Это твоя гордость, а не недостаток!

Она встаёт из-за стола, её движения решительны. Деревянный стул скрипит по плитке, а половицы поскрипывают под её шагами, когда она обходит стол и становится рядом со мной. Кладёт руки мне на плечи, и я чувствую тепло её ладоней даже сквозь ткань блузки.

— Посмотри на меня, — просит она, и я поднимаю голову. Её лицо, покрытое морщинами, выражает такую любовь и заботу, что к горлу подкатывает ком. — Ты только начинаешь жить для себя. Все эти годы ты была женой, матерью, хозяйкой дома. Настало время побыть просто Ранией.

Её слова проникают глубоко в сердце, и я чувствую, как глаза наполняются слезами. Одна скатывается по щеке, оставляя влажную дорожку, которую тут же холодит сквозняк из окна. Мама нежно вытирает её большим пальцем, её прикосновение лёгкое, как перышко.

— Я боюсь, — признаюсь шёпотом, словно произнести это вслух, значит показать слабость. Горло сжимается, не давая говорить громче. — Я не знаю, как быть с мужчиной, который не Рамазан. Я не была ни с кем другим с восемнадцати лет.

Мама садится рядом, придвигая стул так близко, что наши колени соприкасаются. Она пахнет пловом, лавандовым мылом и едва уловимым ароматом духов, которые ей подарила Лейла. Этот запах окутывает меня, возвращая в детство, когда мамины объятия могли решить любую проблему.

— Знаешь, — начинает она, и её голос становится тише, приобретая тот особый тон, который появляется, когда она делится чем-то очень личным, — после смерти твоего отца я думала, что моя жизнь закончилась. Мне было пятьдесят два, и я не могла представить, как жить дальше. Я всю жизнь оглядывалась на мнение чужих людей. А потом….

Она делает паузу, и я замечаю, как грусть в ее глаза. Она опускает взгляд, разглаживая несуществующие складки на своём кардигане.

— Что потом? — спрашиваю, внезапно заинтригованная. Мама редко говорит о времени после смерти отца.

— Потом могла бы быть жизнь, Рания, — отвечает она просто, поднимая глаза. В них все еще плещется печаль и тоска. — Я не стала снова выходить замуж, но это не значит, что у меня не было ухажеров. Только дурочкой. я была, что думала о мнении других. Думала как то будет выглядеть со стороны. А надо было думать о себе, только поздно, дочка. Надо было жить свою жизнь так как считала правильным я сама, а не ориентроваться на чужое мнение. За меня мою жизнь никто не проживет ведь. И никто не станет счастиливым за меня. Только я сама….

Моё сердце пропускает удар, а рот приоткрывается от шока. С лица уходят все краски, когда до меня доходит смысл её слов. Моя мама и вправду всегда вела строгий и благочестивый образ жизни. А теперь она признается, что поступала… не по сердцу.

Я смотрю на неё новыми глазами, словно вижу не свою мать, а совершенно другую женщину — с собственными желаниями, страхами и радостями. Женщину, которая прожила свою жизнь не так, как считала нужным, а оглядываясь на чужое мнение.