Эпоха героев - Нира Страусс

Теутуса. Оказывался именно там, где нужно было добыть сведения для своего короля. — Её голос зазвучал с такой горечью, что стало неуютно. Особенно потому, что под «там, где было нужно» она подразумевала себя. — Его задачей было передавать Теутусу, что в Гибернии всё спокойно. Иначе… он бы узнал. — Она вдруг посмотрела прямо на меня. — И пришёл бы.

Я сцепила пальцы на коленях, пряча замешательство. Она говорила то же самое, когда сорвала с себя маску.

— Ты уверена?

— Уверена ли я в том, что знаю работу демона, который жил во мне пятьсот лет, или в том, что Теутус придёт? — Я молча смотрела на неё, не реагируя на сарказм. — Трое Всадников связаны с королями-демонами, они были вызваны, чтобы служить им преданно. Теутус знает, что Мрачный Всадник и Ничто мертвы. И он, в особенности, знает, что меч вытащен из камня. Магия, что высвободилась при этом, достигла Иного Мира — благодаря обетам, что были вплетены в тот камень.

Обеты.

Насмешка Теутуса.

«Она мне больше не нужна, ведь я избавился от всех, кто пытался меня уничтожить. В подтверждение своей победы оставляю её здесь. И поднять её сможет только тот, в ком течёт моя кровь.»

— Всё это он воспримет как акт войны. Именно так считал Ничто до своей смерти. — Она рассеянно коснулась переносицы — как раз в том месте, где раньше проходили цепи. — Он жаждал воссоединения со своим господином.

Гневная искра промелькнула в глазах Волунда, и он даже не пытался её скрыть.

— Он знал, когда его господин собирается прийти?

Морриган замялась.

— Я знаю, когда, по его мнению, портал между мирами сможет выдержать основной удар армии Теутуса. Это та же дата, когда они прибыли впервые… С тех пор её стали называть самым тёмным днём года.

Мы все поняли одновременно. Наступила общая пауза. Затем я прошептала:

— Самайн.

Один из запретных праздников, что некогда отмечали. Люди переименовали его в Мормор. Если праздник Теу Биад чествовал конец войны и победу людей и демонов, то Мормор прославлял Великое Прибытие. Всем было плевать на то, что изначально Теутус пришёл с целью поработить всех, и лишь Триада смогла вразумить его. Именно Тараксис смягчила его сердце и убедила сложить оружие.

Но об этом не рассказывали в школах. Этого не проповедовали последователи демонов.

Но до Мормора был Самайн. Праздник богини Луксии. Ночь мёртвых.

Я сжала пальцы. Судьба была капризной. Теутус мог явиться в день, когда почиталась богиня, от которой я унаследовала свою тёмную магию.

А до этого дня оставались всего несколько месяцев.

Мало.

Чертовски мало.

Мэддокс расправил крылья, вырывая меня из раздумий. Я взглянула на него — и поняла, что он сделал это нарочно.

— А теперь мой самый насущный вопрос: почему мы должны тебе верить? — потребовал Волунд. — Ты отдала своё тело демону. Сотрудничала с ними. Всем известно, что ты предала сидхов и собственную семью, переметнувшись на сторону Теутуса во время войны. Умное решение, не спорю — на тот момент. Но посмотри, где ты теперь. И в каком виде. — Он с отвращением окинул взглядом женщину. — Не исключено, что ты просто пытаешься нас обмануть, чтобы Теутус застал нас врасплох в любой момент.

Фионн, который только что отпил из своей фляги, вновь прижал её к губам, будто в отчаянии.

— Это неправда, — мягко сказала я. — Она не отдавала своё тело Ничто по доброй воле.

Все взгляды обратились ко мне. Мэддокс смотрел особенно внимательно.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Волунд.

Я глубоко вдохнула, готовясь рассказать то, в чём, возможно, ошибалась. Но не верилось. Моя магия была ясна, и доказательства были повсюду.

Я поведала им о том, что произошло, когда я упала в озеро. О нападении кэлпи — и о том, что выжила я лишь потому, что кто-то спас меня.

— Это была Никса Рыжая. Она до сих пор жива, в том озере. — Я сосредоточилась на реакции Фионна. Он уставился в стол, словно на нём были начертаны все тайны мира. И в памяти всплыли его слова в тот день, когда мы познакомились, после того как он вышел из воды: «Если в этом озере что-то и осталось, можешь не сомневаться — ему до меня нет никакого дела». — Она взяла меня за руку, и я увидела воспоминание королевы. Её уже пленили, и Теутус отнял у неё голос, чтобы узнать пророчество. Он собирался её убить, но кто-то взмолился за неё. Девушка. Она стояла на коленях, вцепившись в ноги Теутуса; у неё были длинные рыжие волосы, как у Никсы, и она предложила свою жизнь в обмен на свободу королевы. Никса пыталась помешать — в ней было… — Я коснулась груди. Я всё ещё ощущала это. Потеря, поражение, полное бессилие. — Вот почему королева манан лир всё ещё жива. Без голоса, без силы — но жива. Потому что её дочь принесла себя в жертву.

Глава 16

Аланна

Иногда трудно поверить, кто возглавляет Дикую Охоту.

Они грязные, непокорные и шумные.

Но Морриган — самая грязная, непокорная и шумная из всех.

Мы её обожаем.

А я уже рассказывал, как она швыряла камни в Муйрдрис, пока не построила мост?

— Один мерроу на службе у Никсы Рыжей, более пятисот лет назад

В зале повисла мёртвая тишина. Морриган теребила пряди волос, щипала их, нервно перебирала. Не выглядела встревоженной — скорее, погружённой в себя.

— Я не богиня, — сказала она первой. — Я унаследовала бессмертие и со временем развила некоторые способности, которые не имеют никакого отношения к моей матери. Демоны провозгласили меня богиней войны лишь потому, что мои вороны парили над полями сражений и подстёгивали воинов. Магия иногда работает так. На самом деле, я отвратительно плаваю.

Я невольно фыркнула — получилось что-то вроде сдавленного смешка, который отозвался в зале, как фальшивая нота лютни. Но серьёзно? Дочь самой могущественной мерроу не умеет плавать?

Мэддокс подался вперёд, не отрывая взгляда от Морриган.

— Значит, каждый раз, когда ты сражалась со мной…

— Это был Ничто, — подтвердила Морриган. — Он ненавидел Нессию, ненавидел людей вообще, и в глубине души всегда злился на Теутуса за то, что тот изгнал его сюда, в Гибернию, вместо того чтобы позволить вернуться в Иной Мир. Да ещё и запретил убивать по прихоти.

Я моргнула.

— Он говорил что-то подобное в битве.

«Пятьсот лет спустя, а мы всё здесь. Если бы не одержимость нашего господина, я бы никогда не ступил на эту грёбаную