Эпоха героев - Нира Страусс

землю во второй раз». Кроме того, он тогда раздавил ворона, который попытался сесть ему на плечо. Очевидно, тогда Морриган не управляла собой — маска полностью поглотила её лицо.

Жить так, столько лет…

Зная, что твое тело и силы используют для чудовищных, отвратительных дел. Вдали от единственной семьи.

Став предательницей в глазах всех, кого ты когда-либо любила.

И даже несмотря на это…

«Она запрещала мне приходить туда и велела всем остальным держаться подальше от твоей драгоценной долины. Думаешь, ты могла бы пить до потери сознания и гадить под себя все эти века, если бы не она?»

Даже тогда она каким-то образом пыталась защитить их.

Я обернулась к Волунду. Фэй смотрел на Морриган, будто та только что изменилась у него на глазах и превратилась в загадку.

— Она такая же жертва демонического короля, — сказала я, — и сейчас — человек, который лучше всех знает, кто он такой и чего хочет. Я верю её словам.

Я почувствовала, что Морриган изучает меня, сбитая с толку, но я говорила искренне. Я видела, как она молила за Никсу, за свою мать, почти целовала обувь Теутуса, будто не было на свете того, на что бы она не пошла ради её спасения.

У меня всё ещё оставались сомнения, но я верила, что она говорит правду.

Волунд откинулся на спинку кресла и кивнул.

— Хорошо. Если за Морриган заступается Инициаторка — значит, и я за неё.

Пустые слова. Показные. Театральные.

Я нахмурилась. Что он замышлял?

Он усмехнулся, заметив мою настороженность.

— Я не кидаюсь доверием, — продолжил он. — Но всё, что мы видели и слышали, совпадает с её словами. Мы уже подозревали, что в день, когда кто-то вытащит меч, Теутус узнает об этом. Это единственное логичное объяснение. То, что Морриган подтверждает это и, вдобавок, оказывается дочерью той самой манан лир, что когда-то была сильнейшей в королевстве, — это… — он взглянул на Сейдж, и та напряглась, — интересно в контексте наших планов. Рад, что ты оказалась не предательницей своего народа.

Но Морриган даже не подумала показать, что ей хоть каплю важны радости Волунда.

Король фэй щёлкнул пальцами над плечом:

— А теперь… Девчонка.

Реанн протиснулась между сыновьями Волунда, насколько это было возможно. Никто даже не попытался уступить ей дорогу.

Одного взгляда на её дрожащие глаза было достаточно, чтобы я с силой прикусила язык. По шее поползла тень. Реанн передала Волунду резную деревянную шкатулку. Добраться до него не составляло труда. Я уже делала это раньше. Совсем не обязательно было его убивать, достаточно…

В моей голове зазвучал голос.

Помни, что пока что нам выгодно находиться здесь. Это не навсегда, — прошептал Мэддокс. Притворившись, будто почесался, он коснулся своих уз. Вместе с его словами на меня обрушился поток жидкой ярости и бессилия. Если ты сейчас набросишься на него и снова опозоришь его, он может забыть о дипломатии.

Я приоткрыла губы. Как он догадался?

Незаметно пнула его в голень. Он кашлянул, пряча улыбку.

Я же говорил — ты не так уж хорошо прячешь свои мысли, как тебе кажется, sha’ha.

И прежде, чем опустить руку, добавил:

Ты очень красива с распущенными волосами.

Я нахмурилась. Да я их даже не заплела — просто не нашла подходящей ленты и не захотела снова использовать пару старых носков. Он исчезает среди ночи, а потом вдруг осыпает меня комплиментами?

Когда я снова перевела взгляд на стол, то уткнулась прямо в абсолютно чёрные глаза Рана. Хорошо, что его радужки были белыми, иначе я бы и не поняла, что он вообще смотрит на меня.

Раз уж вчера мы уже выяснили, какого рода у нас будут отношения, я подмигнула ему. Он сжал челюсти и отвёл взгляд.

Что ж. Прекрасно.

— Пришли вести из Хельглаз и Реймса, — объявил Волунд с самодовольной улыбкой. Он извлёк из шкатулки два свитка и потряс ими в воздухе. — От ваших товарищей по Братству. Простите мою вольность, но Сивад уже их прочитал. — Один из фэй, стоявший рядом с Сейдж, выглядел на тридцать с небольшим и поднял подбородок с высокомерным видом. Значит, это и был Сивад — тот, кому пришла в голову идея насадить герцогов и их свиту на колья. — Он выдающийся друй и наложил чары на наших стрижей, чтобы перехватывать послания. В том числе — от ваших лебедей. Простая мера предосторожности, вы же понимаете.

Тот тон… один сплошной яд под вуалью вежливости.

С изящным движением усыпанных кольцами пальцев Волунд послал свитки скользить по столу. Гвен ловко подхватила их на лету. С нетерпением распечатала один, печать на нём уже была сломана, и, прочитав первые строчки, передала его Веледе.

— Это от твоих родителей.

Веледа взяла письмо с такой осторожностью, словно оно было сделано из тончайшего стекла. Её карие глаза с жадностью скользили по строчкам, и я стала свидетелем того, как напряжение, накопившееся в её плечах, растворялось слово за словом.

Гвен попыталась заглянуть через плечо:

— Что они пишут?

— Они благополучно добрались до маленькой деревушки сидхов в недрах Тадора.

Тадор — самая малая из шести гор, составляющих Хельглаз. Леса на его склонах оставались покрытыми льдом большую часть года, в них не было и следа гематита, и к тому же пройти туда было невероятно трудно и опасно. По слухам, эти земли кишели трехглавыми хищными грифами — трэченнами.

Мэддокс развернул второе письмо:

— Ойсин сейчас на подступах к Реймсу. Пишет, что по всей Гибернии продолжаются нападения. Люди встревожены, потому что, судя по всему, Двор ничего не предпринимает. Лишь столица и, в особенности, дворец укреплены. Ни слуху, ни духу о предстоящей коронации. Более того… Пошли слухи, будто принц погиб в Долине Смерти вместе с королём, и что вайдеру и придворные скрывают это, чтобы не сеять панику.

Он сжал рукой пергаментный клочок, вложенный в письмо. Я взяла его, чтобы пробежать глазами.

Это был вырезка из одной из придворных бульварных газет королевства — Народное эхо. И я сразу поняла, чьих рук дело.

Ронан Торговец. Один из самых пронырливых кукловодов Гибернии.

Мы-то знали, что это неправда. Принц покинул Долину живым. Добрался ли он до столицы — вот этого мы не знали. Но что-то… Что-то внутри меня подсказывало: Бран жив. Такая ярость, какая струилась по его венам, не позволила бы ему умереть где-нибудь в одиночестве, истекая кровью, без зрителей. Если он умрёт, то только нанеся максимальный ущерб.

Я перехватила хмурый взгляд Мэддокса — и поняла, что он думает о том же, что