Мне тебя навязали - Лариса Петровичева

…Рейвенар и сам не знал, как сумел так глубоко погрузиться в ее мысли и воспоминания. В какой-то момент все душевные порывы его жены вдруг стали принадлежать ему, как собственные.

Он надеялся, что Адемин этого не поняла.

– Кушайте на здоровье, – улыбнулся отец Томас и придвинул к ней тарелку с пирогом. Посмотрел на Рейвенара, и его улыбка сделалась шире.

– Как я рад, что вы ко мне заглянули. Давненько не виделись, дружище, я уже начал думать, что ты там совсем измотался. Даже хотел поехать к тебе, но…

Рейвенар понимающе вздохнул. Кто пустит священника с окраины в залатанной сутане в королевский дворец?

Он покосился на Адемин. Сначала, когда они въехали в Подхвостье, девушка смотрела по сторонам с таким ужасом, словно думала, что Рейвенар сейчас вытолкнет ее из экипажа и оставит здесь одну. А сейчас принцесса успокоилась. Здешняя обстановка больше не пугала ее – и Рейвенар невольно этому обрадовался.

Сейчас девушка видела ту часть его жизни, которую Рейвенар считал одной из самых важных. Ту, которая не позволяла ему окончательно свалиться во тьму.

– Сначала пришлось жениться, – ответил Рейвенар, сделав глоток жидкого чая. – Потом Эрику было плохо.

– Как он? – с искренней заботой и тревогой спросил отец Томас. Рейвенар пожал плечами.

– Без перемен. Все бы отдал, чтобы он стал обычным человеком, но… – Рейвенар горько усмехнулся. – Увы.

– Господь любит таких, как Эрик, – с нескрываемой горечью и теплом произнес отец Томас. – Любит, жалеет и никогда не оставляет. Может быть, однажды все изменится, мы можем лишь надеяться и молиться.

Рейвенар кивнул. Адемин отломила кусочек пирога, попробовала и улыбнулась, словно вкус вернул ее в те далекие времена, где еще не было ни горя, ни навязанного брака.

– У нас есть и кое-что посерьезнее, – сказал Рейвенар. – Моя жена решила заняться благотворительностью. Отдала новое платье с лунными опалами на нужды бедняков.

Если до этого отец Томас смотрел на Адемин с теплым спокойным интересом, то теперь в его глазах появилось искреннее уважение. Знал бы он, что принцесса сделала это, чтобы насолить навязанному мужу!

– Это достойный поступок. Не припомню, чтобы кто-то из твоих сестер поступал так же, – одобрил отец Томас и признался: – Я все время думаю о том, что жизнь в Подхвостье можно изменить, вот только как? Этого не сделаешь быстро. Людей придется вытаскивать из трясины долго и упорно. Дать им возможность честного труда, чистой жизни, учебы для их детей. Боюсь, что, при всем уважении, одного отданного платья будет недостаточно. На эти деньги даже канализацию не починить. Убрать бы этот рассадник болезней, проложить простые дренажные трубы, вывозить отходы!

Адемин слушала его, словно завороженная. Говоря о бедах Подхвостья, отец Томас становился тем самым вдохновенным добрым пастырем, чье слово могло привести людей к свету.

Вот только бы откликнулись их души на это слово…

– Что еще? – вдруг решительно спросила Адемин, и ее лицо озарил спокойный и ровный внутренний огонь, словно принцесса решила что-то очень важное для себя. – Что еще нужно делать? Вы ведь наверняка писали письма и прошения, отец Томас. Дайте мне ваши записки!

***

Во дворец они вернулись уже вечером, когда зажглись фонари. Их яркий ровный свет лег на траву газонов и лужаек, идеально подстриженную живую изгородь, белоснежные стены и сверкающие окна дворца, и Адемин поежилась, ощутив безжалостный контраст с тем, что она увидела в Подхвостье.

Ей было не по себе. Чувство неправильности всей жизни захватило ее, и Адемин не знала, как с ним быть. И что теперь делать, когда она узнала, увидела, как живут люди? Тут должны работать не они с Рейвенаром, а Морган – все исправить мог только король.

К общему ужину они, разумеется, опоздали, и Адемин этому обрадовалась. Не хотелось сидеть за столом с принцессами, их фрейлинами и королевой, не хотелось смотреть на дорогие ткани их платьев и сияние бриллиантов в прическах. Да за одну заколку можно выстроить дом или отремонтировать школу!

– Смотрю, ты задумалась, – заметил Рейвенар, когда они вошли в маленькую столовую, и слуги бесшумно сняли сверкающие металлические крышки с блюд. Адемин кивнула.

– Пытаюсь понять, почему ты отвез меня в Подхвостье. Почему познакомил с отцом Томасом.

Рейвенар не жаловался на аппетит. Он орудовал ножом и вилкой так, словно это были хирургические инструменты, и Адемин поежилась, представив, как похожий нож двигался по его телу, оставляя узоры.

– Это мой старый друг, – ответил Рейвенар: очень сдержанно, так, словно признавался в чем-то очень важном и не хотел, чтобы его поняли неправильно. – Я хотел показать тебе часть своей жизни. Особенную часть.

Адемин ковырнула вилкой стейк и вдруг подумала: меня вырвет, если я проглочу хоть кусочек.

– Показать, что ты не такое чудовище, каким выглядишь? – спросила она.

Рейвенар усмехнулся.

– В каком-то смысле. Ты моя жена, ты должна знать, чем я занимаюсь, чем живу. Особенно при нашей с тобой связи.

Адемин опустила глаза к тарелке. Чувство внутреннего неудобства все никак не проходило. Все в ней пришло в движение и не желало успокаиваться.

Она знала, что Рейвенар монстр – он успел это показать и доказать. И вдруг оказалось, что в монстре есть очень живые, очень человеческие черты. У чудовища были друзья и привязанности, оно жило не только наслаждаясь чужой болью, и в нем, как выяснилось, было много тепла и добра. Отец Томас не стал бы привечать Рейвенара, так искренне ему улыбаться и так открыто говорить, если бы дело было только в пожертвованиях на храм.

– Никогда бы не подумала, что ты искренне верующий, – призналась Адемин. – Будь иначе, отец Томас не дружил бы с тобой.

Рейвенар усмехнулся.

– Мы подружились пятнадцать лет назад. Я уже не помню, за какую провинность отец меня тогда расписал, – он отправил в рот кусок мяса, прожевал и продолжал: