Любовь моя, Анайя - Ксандер Миллер

Тессьер сдвинул очки на нос и протер глаза.

— Видишь, что мне приходится терпеть? С тех пор как Надин узнала, что ты приедешь, она только и твердит об этой квартире. — Тессьер снова надвинул очки и посмотрел на племянницу. — Вижу, она и тебя уже обработала. Вылитая мать. Не понимаю, что такого замечательного в этой квартире. Спаленки крохотные, кондиционер сломан. Вам обеим было бы куда удобнее под крылышком у нас с Мари-Мишлен, в Жювана, — судья улыбнулся племяннице. — Но сейчас я просто счастлив, что ты с нами. Рад, что у твоего отца хватило здравого смысла позволить тебе закончить учебу здесь, в Порт-о-Пренсе.

Анайя наконец подала голос:

— Здравый смысл тут совершенно ни при чем. Венсан Леконт печется о своей репутации. Как только я сделала что-то вызвавшее у него недовольство, он тут же отослал меня к родственникам, словно я restavek[83]. Окончание учебы — только предлог.

Колесо автомобиля угодило в дорожную выбоину, и шофер резко вильнул влево.

— Видит Бог, нелегко растить дочь в этой стране, — промолвил Тессьер. — Любой мужчина способен наломать дров даже при живой жене. А в одиночку? — судья покачал головой. — Твой папа сделал все, что от него можно было ожидать в данных обстоятельствах. Ты же понимаешь, Анайя, Венсан любит тебя больше всего на свете. Он просто хочет для тебя самого лучшего. Я убежден: сделай ты хоть малейший шажок ему навстречу — и он упадет в твои объятия.

— Вот именно, дядя. Представь себе, ты совершенно прав: отец хочет, чтобы я вымаливала у него прощение. Но если я по твоему совету сделаю шаг навстречу, не собираясь при этом полностью капитулировать, это только ожесточит его.

— Ты не хочешь отказываться от своего парня?

— Я не должна, — покачала головой Анайя. — Раньше мне казалось, что я знаю о малярии все: вызывается простейшими, которые поражают эритроциты, лечится хлорохином… Но я не представляла себе, что такое лихорадка или бредовые сны. Благодаря ему я поняла, каково это — быть больным. Я раздала, наверное, тысячу таблеток альбендазола, не зная их вкуса! Тебе это не кажется странным, тонтон[84]? А он мне рассказал, что они похожи на мятные леденцы и что в детстве он был настолько беден, что по два раза стоял в очереди и лакомился ими, как конфетами.

Анайя невольно затронула самую деликатную и утонченную сторону своего чувства к Зо, родственного ее любви к Розалин. Первые несколько лет работы в больнице Сент-Антуан мама трудилась в передвижном медпункте: медсестры путешествовали на лодках и ослах, доставляя социально незащищенным детям вакцины и противоглистные препараты. Анайя не могла отделаться от уверенности в том, что двадцать лет назад в Гравд-Ансе именно юная Розалин выдавала альбендазол маленькому сиротке Зо, и отважилась высказать эту тайную мысль дяде.

— Как будто мама дает нам благословение с того света, — сказала Анайя.

— Против чего же возражает твой отец?

— Венсан не любит Зо, потому что тот нищий.

— И все? К несчастью, в нашей стране бедность — лучшее свидетельство честности, — заметил Тессьер. — Я слишком часто выступал на суде обвинителем и прекрасно знаю, как выглядят настоящие преступники. Боюсь, среди них редко попадаются каменщики и фермеры.

— К чему это ты?

— К тому, что порой бывает трудно отличить настоящего негодяя от подозреваемого. Зачастую это зависит лишь от подхода к вопросу. — Судья отвернулся и взглянул в окно. — Вон она, — сказал он, показывая вдаль, — обожаемая квартира Надин.

Дядя с племянницей вышли за стадионом Сильвио Катора, где играла футбольная сборная страны, и зашагали по оживленной торговой улице Монсеньора Гийу, запруженной продавцами. Тессьер указал на розовое четырехэтажное строение, втиснутое между «Юнибанком» с затемненными окнами и приземистым тусклосерым жилым домом.

— Где окна Надин? — поинтересовалась Анайя.

— На третьем этаже справа, — ответил Тессьер.

Девушка устремила взгляд на балкон с затейливой чугунной решеткой.

Через пять дней, второго сентября, девушки переехали из дома в Жювана в квартиру на улице Монсеньора Гийу.

3

Появившись на Черной горе со своей лопатой и сменными рубашками, Зо тут же вызвал недовольство тонтона Озьяса. Молодой человек быстро нашел работу в бригаде по расчистке территории, и Озьяс принялся наблюдать в бинокль, как рабочие решительно вырубают лес на его склоне.

— Как пить дать, освобождают место для очередных незаконных трущоб, — пробормотал старик себе под нос. А потом педантично подсчитал размеренные удары тупого мачете, которым Зо без роздыха расправлялся с молодым манго. — Если я не найду ему другого занятия, он уничтожит все деревья на острове.

Старик снял с крюка костыль и, обогнув холм, направился к месту новой незаконной стройки, где трудился Зо.

— Эй ты, siklòn[85], — сказал старик. — Что нужно сделать, чтобы заставить тебя остановиться?

Зо обдумал это предложение.

— Меня еще никто не просил остановиться, — сказал он. — Полагаю, мне нужна постоянная работа с гарантированной оплатой.

Так Озьяс предложил ему и то и другое плюс крышу над головой.

— Только затем, чтобы держать тебя подальше от деревьев, — заявил он.

На Озьясе были шорты, и Зо увидел, что перед ним калека. Правая нога ниже колена у того была ампутирована, и при разговоре он размахивал культей. Будучи одноногим, Озьяс тем не менее ловко управлялся с костылем, и Зо пришлось поторапливаться, чтобы не отстать. Он был поражен, увидев, как старик перемахнул через овраг в четыре фута шириной и двумя элегантными скачками одолел лестничный марш.

— До того как тут возникли bidonvil[86] и убежище для оборванцев и преступников, — сказал Озьяс, — до того как вы забросали мусором мой задний двор и стали мочиться в ручей, из которого мы пьем, это место было настоящим раем. С карибскими соснами выше пальм, — он указал вниз, на косогор, застроенный убогими бетонными коробками. — Там, у хижины, где живут дети без отца, находились померанцевая роща и заросли дикого маниока. В низине обитали клювачи и фламинго. Эти вот столбы изгороди увивал дикий виноград, с которым не было никакого сладу. А теперь в лесу не найти и пары деревьев, чтобы натянуть гамак.

Озьяс давно проживал на Мон-Нуа и отнюдь не бедствовал. Он владел первоклассной недвижимостью. К прекрасному виду на город и извилистую береговую линию прилагались лайм и взрослое дерево авокадо, приносившее огромные плоды. В тени деревьев обильно росли томаты. Но главное, на участке было два отдельных дома.

Тот, что поменьше, располагался на косогоре, ближе