Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

— Стеш, забей на него, этот больной мудак тебя не достоин!

Глава 19 Стефания

2 января

Как же я зла!

Нервы, как оголённые высоковольтные провода и, кажется, только тронь слегка, и мощным разрядом поразит всех вокруг. Пока рискует только Сашка. Я слышу, как она входит в кухню, и затылком ощущаю её острый взгляд, но не реагирую. Выкладываю вкусно пахнущие грибы на мясную лепёшку, посыпаю сыром, зеленью и осторожно сворачиваю в рулет.

— Какая вкуснотища! — задорным милым голосочком подлизывается сестра и кладёт подбородок мне на плечо. — А с чем у нас рулетик?

— С лишним весом! — отвечаю я хмуро, и тут же жалею об этом. Но по-прежнему держу оборону. Второй день уже держу.

— Маленькая злобная стерва, — обиженно и в то же время ласково произносит Сашка и покидает минное поле.

Вообще-то она права, и не заслуживает моего яда. Чувствую, как щиплют глаза — от жалости к сестре, от стыда за собственную грубость, да и от лука тоже. Мне хочется развернуться, догнать мою Сашку, обнять и сказать, как сильно я её люблю. Но я даже не двигаюсь с места и начинаю колдовать над вторым рулетом. Злая, чёрствая и несчастная.

Потому что вчера…

«Какая же ты дура! Видеть тебя не могу!» — кричала я Сашке.

«Меня?! — взвилась она. — Из-за какого-то мужика?»

Наверное, я сразу пожалела о своих словах, но была слишком зла на Сашку, чтобы это признать.

«Ты всё испортила!» — бросила я ей.

«Ах, это я испортила?! А ничего, что твой охреневший буйвол оскорбляет твою сестру? Знаешь, куда он мне посоветовал забить свой нос и язык? Но тебе ведь всё равно! Какой-то придурок тебе дороже родной сестры!»

Сашка расплакалась, а я страшно разозлилась на Геныча — и правда придурок. Какое он имел право ей грубить? И не могла Сашка испортить то, что мы сами ещё до неё сломали. Да пошёл этот Геныч в задницу! Таких дураков на свете миллионы, а сестёр у меня только две. И ни один, даже самый замечательный мужчина, не стоит слёз моих любимых девчонок.

Подумать подумала, но мириться не пошла. Почему? Да потому что права Сашка — я «злобная стерва»! Сама не понимаю, что со мной творится, ведь я никогда не была такой агрессивной. И если любовь делает нас глупыми и жестокими, то зачем она нужна? Да и не любовь это вовсе, раз всем от неё плохо. Просто глупость и блажь!

И почему я на каникулы не уехала в Киев? Там папа с бабулей соскучились. Там я всегда была хорошей и ласковой девочкой. Меня никогда никто не обижал, да я даже учась в школе не слышала оскорблений в свой адрес. В моём родном городе меня не надо было спасать — меня все любили, и я никого не боялась.

А здесь всё по-другому. И, конечно, я знаю, что город здесь ни при чём. Наверное, так начинаешь понимаешь, что детство закончилось. А я… всё же непозволительно долго в нём грелась.

Я задвигаю противень в духовку и бросаю взгляд на окно. Оно как магнит для моих глаз. На широком подоконнике стоят две корзинки — одна с цветами, другая — с персиками. Их доставил курьер вчера вечером — запоздалый подарок от Гены. Не так уж он и опоздал, если учесть, что изначально меня не было в его новогодних планах.

Моим первым порывом, как только я получила в руки корзины, было позвонить Генке. Но снова и очень не вовремя возникла Сашка, почему-то позабыв, что я с ней не разговариваю.

«И что, это всё? — поинтересовалась она, придирчиво осмотрев мой подарок. — И никакой блестящей цацки? Так и знала, что твой Геныч жмот. Да и корзиночки какие-то сиротские».

Я даже спрашивать не стала, что она имеет в виду — классный же подарок!

А цветы вообще бесподобные! Очень нежная, изысканно подобранная композиция. И, если предположить, что Генка знает язык цветов, то такой букет — повод задуматься.

Он шепчет белыми лепестками, какая я нежная, очаровательная и само совершенство (Сашка бы с этим поспорила). Мой даритель признаётся, что думает только обо мне и боится меня потерять (ага, так боится, что сбежал без оглядки!), что он готов меня ждать (откуда ждать-то?! Вот она я!). А ещё… что он любит меня безмерно, и я для него — целый мир!

И вот тут я с грустью поняла, что не знает Генка языка цветов, а иначе не бродил бы сейчас по другим мирам.

К счастью, Сашка тоже в цветах не разбирается, а то бы она всласть позубоскалила. Зато моя сестра, как оказалось, понимает язык фруктов.

«Оу, персики! — прокомментировала она и очень порочно и хищно закусила губу. — И что это за намёки?»

На самом деле, я не представляю, о чём таком неприличном мог поведать Александрине спелый персик, но почему-то всё равно покраснела.

А Генке я так и не позвонила. Да я о нём вообще забыла, потому что на меня вдруг обрушился град звонков.

Сперва позвонила Риммочка — вот уж я удивилась. Но она поразила меня ещё больше, когда едва ли не со слезами в голосе начала просить прощения. Сначала я даже растерялась, но по ходу разговора начала постепенно звереть.

А Римма сладенько пела, мол, она, такая пьяная дура, даже не заметила, что я их покинула. И вообще, они все большие дураки, потому что забыли про маленькую Стешу. А если в трёх словах, то это была исповедь на тему: «Почувствуй себя ущербной». Я, значит, вся такая забитая и незаметная, а они, деловые и взрослые (особенно этот овечий пастух — самый взрослый) затоптали меня случайно.

Я даже дослушивать не стала. Перебила Римму на полуслове и заявила со всем достоинством, что я уже взрослая самостоятельная девушка, и вполне способна о себе позаботиться. И посоветовала ей не убиваться понапрасну.

Римма, которая не зря ест свой хлеб, сразу просекла мой настрой, мгновенно перестала сюсюкать и культурно и сухо распрощалась. То-то же!

А потом позвонили мартышки…

А потом