Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе - Молли Винтер

Он влетел в хижину с оглушительным, яростным клекотом, будто за ним гналась свора лесных духов. Он врезался в подвесную сушилку, подняв облако из лепестков и пыльцы, отчаянно замахал крыльями, пытаясь зацепиться за спинку стула, и в итоге грузно рухнул прямо на стол, расплескав мою очередную настойку.

— Эй! — возмутилась я, но тут же замолчала.

Птица была не простая. Ее глаза, черные и блестящие, как смола, бешено вращались. Они были полные немого ужаса. Она раскрыла клюв, и из горла вырвался не просто звук, а целый каскад нервных, отрывистых клокотаний и щелчков. Она тыкала клювом то в меня, то в окно, хрипела и хлопала крылом по столу, явно пытаясь что-то сообщить.

Я лишь растерянно смотрела на это представление. Жнец вздохнул с преувеличенной брезгливостью. — О, великолепно. Курьерская служба пернатых дебоширов прибыла. Убери свою трепыхающуюся родню, хозяйка, она мне спать мешает. — Я его не звала! И я не понимаю ни слова! — огрызнулась я, пытаясь спасти от лап птицы баночку с сушеными мандрагорами.

Жнец приподнял голову, прищурил один глаз на ворона и издал короткий, похожий на цокот звук. Птица замолкла на полуслове, замерла, уставившись на кота, и ответила ему тихим, почти подобострастным карком. — Ну? — нетерпеливо спросила я. — Говорит, что к нам несется колесница, в которой много ярости и столько же глупости, — лениво перевел Жнец, снова укладываясь поудобнее. — А если на языке, понятном даже тебе, — сюда на всех парах летит разъяренная женщина из богатого поместья. Очень, ОЧЕНЬ разъяренная. И, судя по описанию нашего пернатого друга, ее настроение можно охарактеризовать как «склонное к публичному поджогу и членовредительству». Он советует спрятать стеклянное и готовить уши к визгу.

Леденящая тревога пробежала у меня по спине. Разъяренная женщина из поместья? Что я могла сделать? Мои духи должны были нести радость, уверенность…

Не успела я ничего спросить или предположить, как ворон снова взметнулся с истошным криком и вылетел в окно, словно его миссия была выполнена. В хижине повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в печи. — Ну что ж, — пробормотала я, протирая пролитый эликсир. — Примем и такую клиентуру.

Именно в этот момент, будто подтверждая слова ворона, вдали послышался грохот колес и яростный крик кучера, сдерживающего лошадей. Мое сердце екнуло. Жнец лишь зевнул. — Шоу начинается, — произнес он и закрыл глаза, будто собираясь наслаждаться представлением.

Дверь с оглушительным грохотом распахнулась, ударившись о стену так, что с полки свалилась банка с сушеными жуками (они зашипели неодобрительно). В проеме, очерченная светом пасмурного дня, стояла женщина. В бархате и кружевах, дорогом одеянии, но её лицо не сильно подходило к её красивому платью. Она, распахнув двери, застыла в проеме и медленно, глубоко дышала носом; было видно, как её ноздри раздувались, словно паруса. Искусно уложенные волосы выбились из-под чепца, а глаза метали молнии. За её спиной виднелась роскошная карета с гербом — скрещенные ключи над волной — и перепуганный до полусмерти кучер.

— Где она?! — проревела она, и её голос, низкий и дребезжащий от бешенства, заставил содрогнуться даже стены хижины. Очередь ахнула и отпрянула. — Где эта шарлатанка, эта грязная посредница, которая творит тут свои мерзкие, развратные делишки?!

Жнец лишь приоткрыл один глаз, оценивающе посмотрел на гостью и зевнул. — О, — лениво протянул он. — Прибыл живой пример побочного эффекта твоего творчества. Или его целевого применения. Разберись быстрее, а то этот визг спать мешает.

Я отставила пузырек и вышла вперед, вытирая руки о походный передник, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Но отступать было некуда. Это был мой дом. Мое дело. — Я слушаю вас, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Чем могу помочь? Вы хотите что-то приобрести?

Дама уставилась на меня пылающим взглядом, словно пытаясь сжечь на месте. — Так это ты? Та самая выскочка, что торгует здесь колдовскими зельями доверчивым дурочкам?! — Я продаю духи и целебные настойки, — поправила я её, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь. — Легально и по совести. Что случилось? — Что случилось? — она фыркнула со всей своей ненавистью. Она сделала шаг вперед, и от нее пахнуло дорогими амбровыми духами, потом и чистейшей, неразбавленной яростью. — Моя горничная, глупая, жадная до побрякушек девчонка, купила у тебя какой-то флакон «Страсть»! Ты помнишь её? Тщеславная дура с глазами как у испуганной козы!

Я помнила. Скромная, тихая девушка, дрожащими руками протянувшая мне несколько монет. Она просила «хоть капельку уверенности, чтобы заговорить с рабочим парнем, который привозил продовольственные товары в поместье». — Я помню, — кивнула я. — И что? — И что? — дама взвизгнула так, что хижина вздрогнула, и с полки упала пара книг. — Она использовала эту дрянь, чтобы обольстить моего мужа! Моего! Я застала их в нашей же спальне! В нашем супружеском ложе! На моих кружевных простынях!

В хижине повисла гробовая тишина. Слышно было, как за окном шуршат листья. Даже Пыльник перестал шевелиться за печкой. — Я виню в этом не её, глупую крестьянку, которую я облагодетельствовала, а ТЕБЯ! — она прошипела, тыча в меня пальцем в перчатке. Её лицо исказилось гримасой чистой ненависти. — Это ты своими колдовскими, развратными штучками свела ее с ума! Это ты вредишь нашим семьям, нашим устоям! Ты, грязная ведьма из трущоб, порочишь честные имена! Я требую, чтобы ты немедленно прекратила это безобразие, уничтожила всю свою мерзкую продукцию и убралась из наших земель, пока я не приказала страже спалить эту вонючую конуру дотла!

Сердце у меня ушло в пятки. Вот оно. Первое настоящее последствие. Не неудачный парфюм, а скандал. Угрозы. Неужели все, чего я добилась, рухнет из-за одной непонимающей женщины?

Но тут же, откуда-то из самой глубины моей души, поднялась знакомая, горячая волна гнева. Та самая, что подняла меня с колен перед Горданом. Та, что заставила хлопнуть дверью особняка. — Сударыня, — сказала я, и мой голос прозвучал низко и твердо, заставив её на мгновение отступить. — Я не заставляла вашу горничную ложиться в одно ложе с вашим супругом. Я продала ей духи, которые усиливают уверенность в себе и природную привлекательность. То, как она распорядилась этим инструментом — её личный, пусть и неблагородный, выбор. Так же, как и выбор вашего мужа последовать за ней — его личная, взрослая ответственность. Мои духи — не зелье любви. Они не лишают воли. Они лишь… подчеркивают то, что уже есть внутри.

— Как ты СМЕЕШЬ?! — взревела она, и её лицо стало багровым. — Ты, мразь, обвиняешь моего мужа?! Да я тебя саму…! Я тебя