Скальпель для шейха - Катерина Снежная

кровь с нижней губы, бросает косой злой взгляд на меня, а затем пылающий на него. Мои зрачки и глаза сужаются, я сжимаю челюсти и кулаки. Только пусть попробует — я ж потом убью. Урою! Закопаю под общежитием.

26

Девчонка облизывает укушенную нижнюю губу, и мне хочется набить морду Галибу. Но немедленно — не это главное. Цель иная.

Малышка подается вперед. Несмотря на то что племянник показывает всем видом, как ему больно и как он страдает, Вера торопливо тянется меня поцеловать.

Я бросаю взгляд на уродца: смотри и наслаждайся, ублюдок. Плотнее обхватываю ладонями её точёную фигуру, властным движением притягиваю к себе, поворачиваю голову.

Её раненые губы и мои встречаются. Я беру их в плен. Угоняю в рабство. Творю бесчинство, настойчиво врываясь внутрь. Она не пытается оттолкнуть. Её маленький ротик позволяет грабить её, приоткрывается гостеприимно и позволяет моему языку проникнуть внутрь. Я целую её, не сдерживаясь. Но после укуса Галиба не тороплюсь и не давлю. Её руки в приливе чувств обвивают мою шею, и я с потоком желания страстно прижимаю её, соскальзывая ладонями на ягодицы.

Вера мгновенно вспыхивает, пытается нервно отстраниться. Да, какого чёрта. Раз уж сунулась коготком, нужно довести начатое до логического конца. Не время отступать.

Я вижу, как Галиб уже покраснел. На шее у кадыка исступлённо пульсирует вена, и он не просто злится на то, что я целую девушку. Он стонет от собственной похоти и извращённой взбудораженности. Сцена его не волнует с точки зрения ревности. Тихо выматерившись, я подхватываю Веру под ягодицы и припираю к стене. От неожиданности она громко охает.

— Хорошая девочка. А теперь моя очередь пожелать тебе спокойной ночи!

Напор шокирует её.

— Не стесняйся, — сиплый выдох от Галиба.

Я упреждающе смотрю ей в глаза и вижу, она едва дышит в панике. Поворачиваюсь к племяннику. Зло усмехаюсь. Сучонок бесстыже не скрывает своего состояния. Его член упитанной дубиной натягивает джинсовую ткань.

— Ты не против?

— Для тебя ничего не жалко, — хрипит он и укладывает свою руку на собственный бугор, стискивая зубы от нетерпения.

Я выразительно заглядываю ей в глаза. Она должна понимать, что я делаю. У неё очень поверхностное, порывистое дыхание. Очевидно, в мыслях все непристойности мира.

Отрываюсь от стены и в несколько шагов прохожу в зал. Сажусь с ней в кресло, кладу руки ей на бёдра, другой наклоняю девичье полыхающее лицо к себе. У неё на лбу написано, что она не готова к ситуации. Она совсем не анализирует и не думает. Глаза у неё широко распахнуты, так что вокруг радужной оболочки видны белки. На коже выступил пот. Из дрожащих ноздрей вырывается тяжёлое дыхание.

Как насчёт горячо втроём?

Я крепко целую её, пока ладошки русской крошки упираются в мою грудь, неясно то ли цепляясь, то ли отталкивая. Упорото дразню Галиба. Мне и в самом деле интересно, что он предпримет? Бросится на нас? Разорётся? Что? Девчонка ему не дорога. Ситуация бесконтрольно возбуждает и горячит. Он, кажется, настолько заворожен нашими с ней действиями, что не шевелится и молчит, жадно смотрит, истекая слюной на то, как я лапаю её. Будет смешно, если он не сдержится и достанет из штанов член?

В моем доме на вечеринках я видел всякое. Его подобные сцены всегда заводят. Так сильно, что он становится невменяемым. Он пялится, не в силах отвернуться. На его лице и шее ярко проступили синие и тёмно-красные прожилки вен от напряжения скул, от гнева и удушливой волны одержимости.

Я даю волю рукам, и Вера прерывает поцелуй. Она хлопает глазами, пытаясь собраться. Разум у нее явно перескакивает с одного на другое. Но с моих колен не встает. Смотрит на меня с раскрытым ртом, пока я играю с сосками через ткань блузки.

— Тебе ведь нравится? — вминаю их внутрь большими пальцами рук, ощущая твердые бугорки под подушечками. Туда-сюда, туда-сюда. Классная грудь.

Она смотрит на меня и не отвечает. Словно не может, словно пьяная.

— Конечно, ей нравится, — подает голос Галиб, такой, будто у него в горле песок.

Взгляд у нее и в самом деле плывет. Слишком много эмоций за один раз. И мне немного жаль.

— Тогда не возражаешь, если я пожелаю спокойной ночи и твоим маленьким сосочкам? М? У тебя такие сисечки!

У нее отвисает челюсть, и прежде чем Вера успевает ответить, я задираю ей одежду вверх до горла. Так что она не смогла бы меня остановить, даже если захотела.

Она и не сопротивляется. Она вообще не двигается. Ее ослепленный разум покорился моей грубой чувственности. Легкий стон с судорожным вздохом не может отвлечь меня от ее выпяченных обнаженных грудей. Манящие соски затвердевшей плоти доставляют эстетическое удовольствие. У Веры идеальная грудь, манит к себе прикоснуться.

Жар в паху становится невыносимым.

Она покачивает ими, ерзая у меня на коленях. И Галиб скулит от томности движений, теряя непрерывность в дыхании. Ему явно хочется дотронуться. Грудь — его фетиш. Вместо этого он оказывает нажим пальцами на свой член. Жмет через ткань. Я вижу, как он бьется с желанием достать его и подрочить. Всего в двух метрах от нас.

— Какие, — сообщаю я, лаская пальцами. — Твои соски. У тебя чудесная грудь. Так и хочется взять хотя бы один. Попробовать. Можно?

Пальцы племянника скрючиваются в кулаки, и он конвульсивно тянет в себя воздух. Я понимаю его, у самого член колом, и это несмотря на то, что я трахал ее всего каких-то полчаса назад. Я снова намерен, готов и хочу.

Сдавливаю пальцами вершинки, нежу подушечками, как драгоценность.

— Хочешь, я поиграю с ними, малышка?

Вера осатанело мотает головой, кипя изнутри, пока сама испепеляет меня взглядом. Я отпускаю ее, поднимаю руки. Такими темпами я и в самом деле уложу ее в этом кресле.

— Как скажешь, — произношу с усмешкой.

Она вскакивает с колен и прячет грудь с невыразимым облегчением на лице. Я же продолжаю смотреть на нее, словно она исполняет страстный танец в шелковой простыне, оголяя то плечо, то грудь, запрокидывая лицо, мокрое от слез, в момент откровенного обнажения душой.

Сладкая истома в груди, пульсирующая плоть и обдающая жаром судорожная потребность вновь погрузиться в нее — это все, что я чувствую, глядя на девушку.

В то время как Галиб, в едкой обиде, держится за член в бессильной злобе, посылая мне всевозможные проклятия. Больше всего на свете этот сукин сын ценит власть. А ненавидит он тех,