Огонечек для ледяного герцога - Элен Славина

хлопотах: домашних делах, помощь бабушке, прогулки с Флорой по знакомым тропинкам. А сердце осталось там, в ледяных покоях, полных боли, которую я только начала отогревать. Я постоянно ловила себя на мысли, что жду стука копыт или звука почтового рожка.

Как-то раз я пошла в лес, чтобы поохотиться. Хоть еды было достаточно, но тело жаждало оборота. Я сильно скучала по своей второй сущности — пятнистой дикой кошке. И решила, что сегодня подходящий день, чтобы пробежаться по свежему снегу и почистить белоснежную шкурку.

Воздух был напоён ароматом хвои и влажной земли. Я погрузилась в воспоминания о Талориане, о том, как в его глазах наконец-то появилась жизнь, и не заметила, как забрела глубже обычного.

Возвращаясь к опушке, я увидела фигуру, стоявшую у калитки бабушкиного дома. Высокую, стройную женщину в простом, но изящном дорожном платье. Сердце на мгновение замерло: Сибилла? Но нет, силуэт был другим, более хрупким.

Я ускорила шаг и быстро обернулась в человека.

Женщина обернулась на мой шорох. И время остановилось.

Передо мной стояло моё собственное отражение, каким оно могло бы стать лет через двадцать. Те же глаза, тот же разрез губ, только её взгляд был измученным и полным такой неуверенной надежды, что стало больно дышать.

— Раэлла? — её голос дрогнул, прозвучав как эхо моего собственного.

Я не могла пошевелиться, не могла вымолвить ни слова. Мир сузился до этого лица, до этих глаз, в которых я читала свою собственную историю.

Из дома вышла бабушка. Её лицо было строгим и печальным.

— Входи, Мелисса, — сказала она тихо. — Видно, судьбе было угодно, чтобы ты наконец-то вернулась.

Мы сидели за грубым деревянным столом. Бабушка молча варила чай. Флора с любопытством разглядывала незнакомку, сидя у нее на коленях и кажется, понимала, что это ее мама. А я просто смотрела на женщину, которая нас бросила.

— Я не оправдываюсь, — начала она, не поднимая на меня глаз. Её пальцы нервно перебирали край скатерти. — Я была глупа, влюблена и испугана. Твой отец… он обещал звёзды, а принёс только стыд. Когда он ушёл, я не смогла вынести взглядов соседей, жалости матери. Мне казалось, что я задохнусь в этих стенах. Я думала, что убегу и найду новую жизнь, а потом вернусь за вами, сильной и успешной. Но… жизнь оказалась сложнее.

Она говорила, а я слушала, и каждая её фраза отзывалась во мне эхом той боли, что я видела в Талориане. Та же рана покинутости, тот же страх, что тебя недостаточно, чтобы остаться.

— Почему сейчас? — спросила я, и мой голос прозвучал чужим. — Почему ты вернулась именно сейчас?

Мелисса посмотрела на меня, и по её щекам покатились слёзы.

— Потому что я наконец-то перестала бежать. Потому что я услышала слухи. Слухи о ведьме из леса, которая не боится Ледяного Герцога. И в описании этой девушки я узнала себя. Узнала свою дочь — Раэллу. И поняла, что если у тебя хватило смелости сразиться с чудовищем из сказок, то у меня должно хватить смелости посмотреть в глаза своему прошлому.

В её словах не было просьбы о прощении. Была лишь горькая правда и отголоски того самого огня, что горел и во мне.

Бабушка поставила на стол чайник.

— Боль — странный проводник, дитя моё, — сказала она, глядя на меня. — Она привела к тебе герцога, чтобы ты научилась его лечить. И она же привела твою мать обратно, чтобы ты научилась прощать.

Я посмотрела на свою мать. На её испуганные, полные надежды глаза. И поняла, что за стенами, которые строим мы сами, и за стенами, что возводят вокруг нас другие, всегда бьётся одно и то же сердце. Со своими страхами, болью и жаждой любви.

Лёд в моём собственном сердце, сковавший его с детства, дал ещё одну трещину.

— Расскажи мне всё, — тихо сказала я. — Всё, что было. И тогда… тогда мы подумаем, что делать дальше.

Глава 27

Рассказ матери

Тишину в доме нарушал только треск поленьев в очаге и мерное шипение чайника. Воздух, ещё недавно наполненный уютом и запахом трав, теперь гудел от невысказанного напряжения. Бабушка разлила чай по глиняным кружкам, его горьковатый аромат смешался со сладким духом печёных яблок.

Мелисса не спешила пить.

Она смотрела на свои руки, измождённые, но всё ещё изящные, руки знахарки, которая давно не варила зелий. А затем, покрепче прижав уснувшую на руках Флору, заговорила.

— Ты права, Раэлла. Я была ведьмой-знахаркой, как и моя мать, и её мать. Наша магия — это магия этого места, этого леса, этих камней. Она проста и сильна. Но в молодости мне казалось, что это… скучно. Что это удел бедных и невежественных. Я мечтала о сияющей магии дворов, о могуществе, о славе. — Она горько улыбнулась. — И у меня это появилось… и все благодаря одному человеку…

— Кому? — тихо спросила я, хотя сердце уже подсказывало ответ.

— Алрик. Алрик Фростхарт, — уверенно ответила матушка и с грустью посмотрела на свою мать.

У меня перехватило дыхание.

Бабушка тяжело вздохнула и неодобрительно покачала головой, словно давно знала эту историю.

— Он был младшим братом предыдущего графа, дядей Талориана. Блистательный, остроумный, прекрасный маг. Он приезжал с инспекцией из столицы, ведь наши земли формально находились под юрисдикцией Фростхартов. Он увидел меня на ярмарке, где я продавала травы. Он говорил, что никогда не видел такой дикой, естественной красоты. Он восхищался моей магией, называл её «истинной», в отличие от вычурных придворных ритуалов. Я поверила ему. Поверила, что он видит во мне больше, чем просто деревенскую знахарку.

Она замолчала, её глаза были полны старой боли и невыплаканных слёз.

— Он обещал жениться, взять меня с собой в столицу, представить ко двору. Говорил, что вместе мы сможем объединить силу дикой магии и могущество его рода. Я была ослеплена. Когда он уезжал, я последовала за ним тайком, бросив всё. Бросила вас… — её голос дрогнул, и она посмотрела на Флору, которая, утомлённая, продолжала дремать у неё на коленях.

— Но он не женился на тебе, — произнесла я, чувствуя, как во мне нарастает гнев. Гнев был не только на мать, но и на весь род Фростхартов.

— Нет. В столице всё оказалось иначе. Я была для него диковинкой, экзотическим цветком, который он сорвал, чтобы похвастаться