Безумные Альфы - Ленор Роузвуд

Почему?

— Почему что? — спрашиваю я, и вдруг до меня доходит. — А… почему я волновалась о тебе?

Он кивает, не отводя взгляда. Его пристальность должна бы меня смутить… но не смущает. Наоборот — хочется шагнуть ближе, сократить расстояние.

Я открываю рот, но слова не идут.

Почему я волновалась?

Правда в том, что я не знаю. Это противоречит каждому убеждению, каждой защите, которую я выстраивала годами. Противоречит моему опыту, моей боли.

— Наверное… потому что ты мне небезразличен, — тихо признаюсь, сама поражаясь услышанному.

Глаза Призрака расширяются. По его лицу — над жёсткой линией противогаза — пробегает что-то: шок? недоверие? Он смотрит так долго, будто пытается разобрать мои слова на составляющие, проверить на ложь.

Сердце грохочет так, что я уверена — он слышит.

Я никогда раньше не была настолько открытой с кем-то. Тем более — с альфой.

Но это правда.

Незаметно, без моего согласия или осознания, я начала… заботиться о нём. О них всех. Альфы, которые должны были быть врагами, тюремщиками, угрозой… стали чем-то другим. Тем, чему я пока не хочу давать имя.

Слишком опасное имя.

Руки Призрака снова поднимаются, но теперь движения неторопливые:

Почему?

Я нервно смеюсь, звук получается хрупким и ломким.

— Почему ты мне небезразличен? — повторяю эхом.

Вопрос повисает между нами, тяжёлый, полный смысла, которого я боюсь касаться.

Но когда я смотрю на Призрака — по-настоящему смотрю, — меня накрывает волна тоски. В его глазах, обычно яростных и пронзительных, сейчас лежит ранимость, от которой сжимается грудь. Взгляд, который я слишком хорошо знаю.

Недоверие к тому, что кто-то может искренне заботиться.

— Тэйн заботится о тебе, — тихо говорю я, сама удивляясь уверенности в голосе. — Я вижу это.

И это правда. Я замечала его позу рядом с Призраком, жесты, взгляд. Сдержанное, но постоянное братское беспокойство.

Призрак слегка пожимает плечами. Слишком маленький жест для такой огромной фигуры. Потом его руки снова складывают буквы — медленно, будто тяжело:

М-О-Н-С-Т-Р.

У меня перехватывает дыхание.

Не успев подумать, я подхожу ближе и сажусь рядом с ним на край кровати. Матрас прогибается, и я вдруг осознаю, насколько мала рядом с ним.

— Ты не монстр, — говорю я, низко, но твёрдо.

И прежде чем понимаю, что делаю, кладу ладонь ему на плечо. Под пальцами — тёплая кожа и сталь мышцы. Его бицепс напрягается от неожиданности.

— Я встречала монстров, — продолжаю, глядя ему в глаза. — И поверь, я бы узнала.

Призрак замирает. Полностью. Как будто перестаёт дышать. И только теперь до меня доходит: я трогаю альфу. Не в течке. Не под действием инстинкта. Добровольно.

Это должно бы напугать меня до дрожи. Должно заставить отдёрнуть руку и убежать. Но вместо этого… Я чувствую тепло под кожей, его силу, его сдержанность — и не могу заставить себя отстраниться.

Ко мне слишком давно никто не прикасался так… мягко. И слишком давно я сама не позволяла себе касаться кого-то без страха.

Взгляд Призрака метается между моим лицом и моей рукой на его плече, словно он не может поверить, что это происходит.

Не могу его винить.

Я и сама едва верю.

— Я видела монстров, — продолжаю я едва слышно. — Я чувствовала их… их жестокость, их равнодушие к боли.

Непрошено в голове вспыхивают образы Центра. Холодные глаза кураторов. Лёгкая, будничная жестокость. Я отбрасываю воспоминания, вцепляясь в настоящее.

— Это не про тебя, Призрак.

Он качает головой, и глаза затуманиваются чем-то болезненным — стыдом, глубинным, давним. Его руки снова двигаются, формируя слова, жесты — рвущие, ломящие, указывающие на маску. Мне не нужно знать язык, чтобы прочитать то, что написано у него на лице.

Он ненавидит себя.

— Я знаю, ты делал вещи, — произношу я осторожно, подбирая слова. — Ужасные, возможно. Но это не делает тебя чудовищем. И то, что под этой маской — тоже. Нас определяет то, какие решения мы принимаем сейчас.

Когда это я начала верить в искупление? В возможность перемен? Особенно — для альф?

Призрак ловит мой взгляд. И держит.

Его глаза пронзают, будто вынимают наружу всё, что я так тщательно прячу. Под таким взглядом я должна бы отступить, закрыться, взорваться. Но почему-то не делаю ни одного из этих шагов.

Моя рука всё ещё лежит на его плече. Мне стоит убрать её. Стоит отстраниться. Но я не двигаюсь. Более того — мне хочется дать ему ещё больше тепла. Стереть ту боль, которая живёт в его глазах.

— Мы больше, чем то, что из нас сделали, — шепчу я, сама удивляясь тому, откуда берутся эти слова. — Мы оба.

Призрак втягивает воздух коротко, почти неслышно.

И тогда — медленно, так осторожно, будто приближается к дикому зверю, который может сорваться — он поднимает руку. Я замираю. Инстинкт орёт — отойди, беги, не позволяй альфе прикасаться. Но я заставляю себя остаться.

Его пальцы останавливаются у моей щеки. Касаются. Легчайшее, едва ощутимое прикосновение, нежность которой я не ожидала от рук, что ломают кости.

Я невольно склоняюсь ближе, закрывая глаза. От его тепла у меня перехватывает дыхание. Когда я снова смотрю на него — взгляд Призрака меня поражает. В нём благоговение. Трепет. Почти… поклонение.

Его пальцы скользят вниз — по линии моей челюсти, по шее. Я непроизвольно напрягаюсь, тело помнит далеко не мягкие прикосновения. Но Призрак не хватает. Не сжимает. Не тянет.

Его прикосновение становится ещё мягче — как дуновение. Он почти не касается, когда проводит пальцами по краю моего шрама.

Наши глаза встречаются. В них — вопрос.

Его вторая рука поднимается, формируя одно слово:

Как?

Я сглатываю. Горло пересохло.

Медленно, будто во сне, моя ладонь поднимается и накрывает его руку — ту, что касается моего шрама.

— Мой шрам? — тихо повторяю я.

Он кивает. Внимание — на мне. Всецело. Нет требования. Нет давления. Только приглашение рассказать — если я хочу.

Я собираюсь. Глубоко вдохнув, решаюсь. Я не рассказывала это никому. Никогда. Но здесь, в ночной тишине его комнаты, под его мягкой рукой, я вдруг хочу.

— Я сделала это сама, — шепчу. — В тринадцать. До того, как меня поймали.

Губы дергаются в кривой усмешке.

— Большой пользы, конечно, не вышло. Но я слышала истории. От матери. От других омег, которые сумели сбежать. Знала, что клеймо делает меня лёгкой добычей. Узнаваемой. Не то чтобы запах не выдаёт… но…

Я провожу пальцами по грубой ткани ожога.

— Я не могла вынести мысли, что