Черноокая печаль - Зарина Солнцева

— А...

Открыла было я рот спросить. Но меня мигом заткнули упреком.

— Опять ты в холодной воде плескалась! Замерзнешь ведь! Заболеешь! Мне потом лечить тебя! А я тупой как валенок в этом премудром деле!

— Ничего не холодная. — Заворчала в ответ, пока он привычно кутал меня в свой плащ. И пусть солнышко во всю грело, но ткань, подбитая мехом, приятно согревала кожу. После купания и вправду стало чуть зябко.

Ну не признаться в этом беру! У них слишком тонкий нюх, дабы позволить ходить немытой и не быть раскрытой! А он мне слишком сильно стал мил, чтобы позволить себе такое!

Вот и мучаюсь. Тем более, что проклятые дни настали. И мне вдвойне стыднее перед обоими медведями.

— Третьяк, а нам еще много идти?

— Есть еще малость.

Неоднозначно фыркнул он, не поднимая взгляда от тесемок плаща на груди моей. С усердием, до высунутого краешка языка, он их связывал в премудрый узелок.

Мысли заполонили его вихрятую головушку. Мне ли это было не заметить? За столько ночей и дней путешествия я уже стерла взгляд об его фигуру. Вот и сейчас, нахмурив высокий лоб, поджав губы, он о чем-то мерковал.

— Случилось что?

Робко коснулась я его плеча. Призывая глянуть на меня. Третьяк и глянул, только не одарил привычной улыбкой. Серьезно так заговорил:

— Слушай, Наталка, тут такое дело...

И тяжко вздохнул.

— Ты чего, Третьяк? — Я попробовала улыбнуться. — Не пугай меня! Говори же!

Шутливо толкнула его в плечо. Только легче уж дуб с места сорвать, чем этого богатыря пошатнуть. Широкие ладони легли на мою талию, густые брови сошлись на переносице. Он очень аккуратно подбирал слова.

— Не надо тебе пугатся ничего... пока я рядом. — Сказал уверенно, а потом снова отвел взгляд к густым зарослям весеннего леса. — Тут повсюду перевертыши бродят. Лес как-никак.

— Беры?

— Ну и беры тоже, — промычал он в ответ, а потом рукой почесал затылок, рассматривая мои руки и упорно уводя взгляд от моего. — В общем, мужики! А ты красивая такая, ладная. Вот они и пускают на тебя слюнки!

Молвил он со злостью, будто хотел выколоть глаза каждому.

— Съесть они меня что ли хотят?

С легким испугом вопрос покинул мои уста. На что Третьяк вначале глупо моргнул, а потом усмехнулся.

— Да не едим мы людей, глупенькая. Да и в тебе одни косточки да косы. Откормить бы надо сначала... Ай, за что?

Обиженно потер он свой бок, аккурат где я мгновением ранее его ущипнула. А ничего тут меня оскорблять!? Я, знаете ли, не из княжьих хором повылазила!

— Будет тебе, милая, на меня обижаться, — обнял он меня снова. — Я же пошутил!

И все же я сложила руки на груди и демонстративно развернулась к нему спиной. Косами захлестав по лицу. Точно зная, что меня сейчас мягко и нежно обнимут сзади. Лукавила я чутка. Не так уж сильно и приняла к сердцу его шутку.

Просто хотелось с ним... вот так. Шутить. Дурачиться. Обниматься.

— Ну так зачем ты про перевертышей вспомнил?

Поинтересовалась я, когда бер отпустил подбородок на мое плечо.

— Кхм... ты можешь им приглянуться. Надумают еще умыкнуть в лесную чащу, и поминай как звали.

— Ну так скажи им, что я мужнена жена. Сам же говорил, что бер на замужнюю не глянет.

— Говорил, — тяжко вздохнул бер. — В этом и вся соль, черноокая. Для перевертыша главный соратник кто?

— Ээээ... зверь?

— Его нюх, милая. Нюх. А ты, Наталка, не пахнешь как женщина, принадлежащая мужчине. Ты чистотой пахнешь. Елью и медово-молочными оттенками невинности. И это надо как-то исправить.

Я внутренне похолодела. Скинув с себя руки медведя, резко развернулась к нему лицом. И отошла на пару шагов назад.

— Погодь... так мы... то есть ты хочешь...

Я не могла подобрать нужных слов. Все было в порядке. Я не остерегалась Третьяка и его прикосновений, где-то внутри чуяла, что не навредит. Но только один намек на близость. На самую настоящую. Как желчь потекла густой рекой по горлу.

На коже расцвели призрачные следы рук тех самых недонасильников, от которых меня спас Светослав. Я снова окунулась в тот день. В безпомощность. В предательство. В позоре и боли.

Меня трогали. Лапали. Причиняли боль. Унижали. Убивали...

Я затряслась.

— Черноокая, ну что ты? Ну что ты...

Третьяк подался вперед ко мне, но я умоляюще и испуганно выпятила перед собой ладонь.

— Нет!!! Не надо, не подходи... Молю... Не надо... Не трогай меня.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, милая. — примирительно проговорил он.

— Ты же знаешь? Разве я вредил тебе ранее? Мы столько времени в пути, разве я... Тебя обидел чем?

Не сделал. Не обижал. Не унижал ни словом, ни делом. Но воспоминания, как проклятые рубцы на душе. Прикоснись, и словно опять полоснули лезвием по больному.

Встряхнув головой, я отбросила дурные помысли и страхи. Поймав жалобный взгляд бера, полный смятения и непонимания, почувствовала себя клушей неблагодарной. Он и вправду не виноват. И не заслуживает подобного отношения.

Вот и сделала маленький шажочек ему навстречу. Правда, еще не зная, как объясниться. Но зато и канул он мне в душу, что сам был готов укрыть меня собой.

Я сделала всего один шажок, а он три мне навстречу. Аккуратно потянулся одной рукой к моей талии и потянул к себе ближе. Внимательно следя за моим выражением лица. Будто боясь допустить те вольности, что снова побудят во мне страх.

Костяшки пальцев бера нежно огладили мою впалую щечку.

— Я никогда тебя не обижу, черноокая. Богами клянусь.

Не было сил глядеть ему в глаза.

— И против воли не возьму.

Дрожь прошлась ледяным табуном по телу. И скрыть ее мне не удалось.

Не возьмет и не обидит. Я и сама знаю, без разных клятв перед богами. Да только говорить с ним об этом духа еще не напаслась. Вот доберемся до Белоярска, и погляжу, что скажет мне бер. Не хочу себя тешить напрасными мечтами. Чревато это. А то они чаще всего и не сбываются.

— Зачем ты начал говор о моем запахе, что чуют перевертыши? — уныло молвила я, сворачивая наш разговор в другое русло. Да робко глянула в голубые очи.