Черноокая печаль - Зарина Солнцева

— Сказано ведь было в лес не соваться!

Громко рявкнул он на них.

— Так мы чего? Мы ничего. Сидели и не лезли, — покоянно фыркнул старичок облезлый, а потом кивнул на усопшего: — А вот Лукьяр надрыгался и пошел беды искать. Братца его, охотника, этот демонюга на днях умокнул. А Агафья, чего с ней взять, за мужем побежала! Остановить... Едва ли живехонькой осталась сама.

— Агафья, ты меня слышишь?! Слышишь?

Я слегка похлопала ее по щекам. Крови много потеряла она. И я со страху пережала ей нить разума, вот ее в сон и тянет.

— Найдите мне у вашего целителя отвара из порезной травы. Да поживее! Кровит она сильно!

— Так нема у нас целителя, девонька! — рядом присел рослый мужичек, с жалостью глянув на несчастную: — Чай, не в округе Белоярска живем!

С насмешкой фыркнул он. Меня от напора страха и злости переклинило. Вот я и рявкнула:

— Тогда где же мы?!

— Так в Лесной Дубраве, на южной заставе княжеств. В трехстах верстах от Белоярска.

Меня как будто резко окунули под лед. Рука безвольно соскользнула с раны бедняжки, а я медленно развернулась к Мирону.

Сельчане ему что-то еще говорили, жаловались. Но он смотрел только на меня. Медвежий слух четко уловил то, что услышала я мгновение ранее.

И если бы он сказал, что это шутка. Но нет.

Бер пристыженно увел глаза в сторону.

Все это время, почти один старый месяц, они уводили меня от Белоярска на север. Целенаправленно скармливая ложь. День за днем.

Глава 14

— Лжец!

В деревянную дверь за моей спиной что-то с тихим треском врезалось. Наталка была не в себе от гнева и злости.

На моей душе скребли кошки. Мне и самому было не по себе. Да, солгал. Да, увел за собой! Но я ведь с добрыми намерениями.

В дверном проеме замелькала тушка Мирона. Его взгляд так и шептал мне: «А я тебе говорил!».

— Прочь с глаз моих долой! И так тошно!

Рявкнул я на него, и дверь за моей спиной ощутимо подалась вперед, припечатав меня по заду и затылку.

— Что ты там сказал, бер?! Тошно тебе, скотина бессовестная!?

— Черноокая, это я не тебе!

Попытался я оправдаться, но дело-то пустое. Женщине надо дать отбеситься, так говорила моя бабка. И я даже на малость рад, что она сама узнала, а не мне пришлось все объяснять.

А то пришлось бы рано или поздно, но да пришлось бы.

Ну не так я все себе в башке начертил! Не так! Епта! Думал, довезу до Белоярска, к сестре ее почтенно загляну. Там с гостинцами да красным словцем, всё как положено. Сосватаю черноокую. Отдали бы. Тут к ворожке не ходи, что отдали бы! Ну и тогда забрал бы собой и обратно в свой край вернулся бы уже с женой.

Так нет же! Боги как будто насмехаются на все мои попытки делать всё как надобно! Брат отправил вестника.

«Вертайся обратно, у нас вандос по лесу гуляет».

Вандосы — твари кровожадные и не принадлежащие ни миру людей, ни миру перевертышей.

Грубо рассуждая, это человек, что решил поиграться черной магией, дабы стать выносливей, сильнее и обрести желаемое бессмертие в яви.

Казалось бы, это косяк людей, и их народ должен озаботиться уничтожением этой твари. Но опять-таки не было печали моему народу, если бы нельзя было превратиться в вандоса без крови перевертыша.

Сам ритуал становления вандоса был знаком и дитю сопливому. Человек должен съесть плоть человека и запить кровью перевертыша.

Мерзкое зрелище приправлялось парой рун, обращенных к богине Тьмы Моране. И она, по всем заветам предков, отдавала душегубцу силу медведя, быстроту волка, когти и взор орла. С одним еденствиным условием взамен: вандосы могут питаться только человечиной.

Сила тоже приходит не просто так, очень быстро эти твари теряют лик человеческий. Кожа, словно старое полотно, обвисает вокруг худых рук и ног. Волосы выпадают, лишив защиты острый череп. У них выпирают зубы, которые становятся острее и крупнее. Когти не собираются под ногти. Постепенно они теряют умение говорить и чувствовать что-либо кроме голода и гнева.

Поймать их тяжело, убить еще труднее. Разве что заживо сжечь.

Умные твари живучи и хитры. Поначалу их тяжело отличить от человека. Только они сами уходят в лес. Запах человечины будоражит новоиспеченного демона, и тот еще полагает, что в состоянии собой совладеть.

Так думает каждый, кто берется за ритуал. Что он выдержит. Сможет.

Они прячутся на гиблых местах, так как даже лесное зверье их раздражает. Заброшенные пещеры, болота, подземные туннели, гнезда в горах.

Поначалу действуют осторожно. Выслеживают жертву долго, похищают без свидетелей. Они чуют тогда еще слабость перед моим народом.

Жертву убивают не сразу, тащит в свое логово и рвет медленно. Любит тварь свежачок. А зимой и осенью падает в спячку.

Так, если не замечать, то можно жить с такой тварью бок о бок долгое время. В край борзеют эти демоны, когда полностью теряют проблески разума, и аккурат по весне. Когда только пробуждаются из спячки. Голодные и злые.

В таком состоянии они нападают и на нас, перевертышей. Чаще всего самок или детей. От мужика можно и огрести.

Но брат не написал о потерях, значит, пока что только пострадали близлежащие села рядом с нами.

Вот и пришлось вертаться. В нашем клане главный охотник, как бы ни прискорбно это признавать в данной ситуации, — я.

Гром не может покидать племя и скакать по лесам кузнечиком, выкуривать тварь из пещер. А Тихий у нас больше по дипломатии мастак. Готовить или как-то убеждать Наталку пойти со мной времени не было. Вот я и схитрил.

Успевший с ней сдружиться Мирон был в корне со мной не согласен. Но кто его спрашивал!

Пообещав ему все кары Перуна, если посмеет хоть что-то вякнуть Наталке, мы двинулись в путь обратно.

— Выпусти меня, медведь!

Устало и скорее вредно, чем злобно фыркнула девушка за дверью.

В дверном проеме замелькала другая фигура. Ратник брата — Добрыня. Добрый охотник и мужик что надо. Не одну битву прошли и охоту. Но сейчас не до тебя мне, родной. Ой, не до тебя...

— Третьяк? Пора уже. Все собрались.

Заломал он непонимающе бровь, узрев меня, подпирающего