Сладкий - Маша Ловыгина

И чего это она перед Столетовым вдруг начала душу выворачивать? Сама не поняла. Про Москву, про работу. Словно нашло на нее что-то. Это все глаза его виноваты – невозможные, пронзительные... Да нет, глаза нормальные, человеческие, красивые даже, просто у нее реакция какая-то сумасшедшая. Потому и выглядит идиоткой.

А про его жену кто ее за язык тянул спрашивать? Господи, стыдно-то как! Откуда только силы взялись изображать поверхностный интерес. Нет, надо срочно заняться делом, а то мозги набекрень съедут. Почти сутки на острове, а толком еще ничего не узнала. Только взбаламутила всех и себя.

Забыть!

Отпустить!

Тем более, у Столетова о ней мнение уже сложилось. На метле прилетела... Ну да, конечно...

А Люба, значит, экстрасенс.

Варвара прибавила шагу, пытаясь придумать хоть какое-нибудь вменяемое себе оправдание. Только если бы она еще не знала бабу Любу, сделать это было бы гораздо проще...

Настоящий шабаш это вам не шабашка

В доме Варвару встретил жаркий воздух и запах пирогов.

«Праздник у них, что ли, какой?» – успела подумать она, прежде чем поздороваться.

– Здравствуйте, бабушка Люба!

– Прилетела, касатка? – елейным голосом ответила женщина и продолжила месить тесто. – А я слышу, вроде как Ермоленко подъехал, – она присыпала на стол муки из полотняного мешка и шваркнула об него плотный кусок теста. – Ты это, руки мой, да помогать иди.

– Ага, сейчас! – Варвара стащила валенки и метнулась к умывальнику.

Взглянув на себя в зеркало, отметила, что щеки у нее красные, словно маки. Выглядела она не в пример лучше, чем обычно, и это было странно, учитывая все те мысли, которые изводили ее совсем недавно. Возможно, дело было в свежем воздухе, которого она надышалась даже в избытке, а может, в том, что все-таки чувствовала некоторое замешательство рядом с деревенской ведуньей. Скорее всего, не так уж и страшна была Люба, как представлялось поначалу – чистая психология и опыт, а не какое-то колдовство. Так что Варя, сделав пару глубоких вздохов, решила придерживаться той версии, которую озвучила Ермоленко. Подумаешь, встала пораньше и гулять пошла. Имеет на то полное право! А что не предупредила, ну да, косяк...

– Что празднуете? – улыбнулась она и подошла к столу. Заметив висящий на стуле фартук, повязала его, стараясь прикрыть пижамные штаны.

– Так день рождения у меня сегодня, – хмыкнула Люба и стала выдавливать кружкой основания для пирогов.

– Да ладно? – воскликнула Варя, обалдевшая от такого заявления.

– Ага! – Люба зачерпнула столовой ложкой начинку из риса с морковью и грибами. –Думала, помру нынче ночью, ан, видишь, нет, жива.

– В смысле... – от неожиданности Варя сползла на табурет. – А вы к врачу обращались?

– А что мне к врачу идти? – как ни в чем ни бывало пожала плечами Люба. – Он и сам ко мне иной раз заходит посоветоваться.

– Но как же... А что было-то?

– А то, что смерть я увидела. Прямо во сне и увидела! Стоит – белая, ледяная, и голос такой... – Люба вытянула губы и прогудела: – У-у-у!.. Будто зовет!

– Ужас какой... Вас зовет?

– Не, кого-то другого. А кого, не поняла. – Люба положила перед Варей два кругляша и дала ложку. – Ты края-то потоньше щипли, чтобы красивше было! И не телься больно, у меня уж первая партия на подходе, а второй противень не готов еще.

Варвара кивнула и положила тесто на левую ладонь, примериваясь к тому, сколько положить фарша.

– Проснулась я средь ночи-то, перед глазами все плывет, – продолжила Люба, – и, главное, ничего не болит. А потом слышу еще один голос – тонкий-тонкий, слабый... И вроде как, тоже ко мне обращается.

– И кто это был? – едва слышно отозвалась Варя.

– Кабы меня по имени назвал, то я бы знала, кто. – Она придирчиво посмотрела на то, как Варя закручивает края и взялась за следующую заготовку. – И вот тут-то мне уж совсем дурно стало. Схватила я икону, к груди прижала, зажмурилась и...

Варвара побледнела, сжала только что слепленный пирог ладонями и выпучила глаза.

– Что ж ты делаешь-то, лихоманка! – несильно ткнула ее в лоб двумя измазанными в муке пальцами Люба. – Сама его есть и будешь! Дай сюда! – Оглядев пирог, женщина кое-как поправила разорванные бока и положила его на противень рядом с другими. – Уснула я, видать. Да так крепко, что лишний час выдрыхла! Утром глянь – седьмой час! Лежу, значит, на груди икона Николая Чудотворца, а мысли все о том, что пирогов надо по такому случаю налепить.

– По какому случаю? – совершенно обалдела Варя.

– Так ить, – задумалась Люба, – не помер никто, кажись. И я, вот она, здоровехонька! Считай, день рождения!

– Мистика какая-то... – пробормотала Варя, закусив губу.

– А у нас тут места такие! Токмо не мистические, а богом дарованные. Ты бы вот у Ермоленко спросила про сидельцев-то!

– Что про них спрашивать? Будто я не знаю... если на пожизненном, значит, изверги.

– Ой, девка, сразу видно, городская! У вас ведь все одно, никакого размышления! – Люба подошла к печи и открыла заслонку. – Человек – существо зависимое. В любой момент может измениться, коли душу свою к свету обернет. Знаешь, сколько на Огненном монахов захоронено? Место это святое, Огненный-то. Кто скажет: почто убийц в монастыре держать? А я тебе так отвечу – только там душа и очищается. Не у всех, конечно... – Она прихватила противень и вытянула его наружу. – Не зря же к одним арестантам ангелы являются, а к другим демоны.

– Вы хотите сказать, исправляются они? – Варвара аккуратно защипнула края у пирожка и взялась за следующий.

– Родя мой говорил, что таких видно сразу. Светлее лицом, что ли, становятся. Никто не без греха, Варя, и отмолить его не каждому удается. Темная сила ведь до последнего не отпускает, наизнанку выворачивает, всю гниль показывает. – Люба перекрестилась и вздохнула. – Смерти бояться не надо, но и звать ее глупо. Понимаешь ли меня?

– Понимаю...

– Вот ты давеча меня спрашивала, почему я здесь осталась. Так я тебе скажу