Мой проклятый Марс - Ксана М

руках переступаю порог. Ставлю на ноги и почти сразу же врезаюсь во влажные податливые губы. А она отзывается, малышка. Отвечает с приглушенным стоном и льнет ко мне без страха и границ, отдаваясь, доверяя, вновь заставляя ощущать.

– Больше никто тебя не тронет, – обещаю ей в губы и провожу пальцами по волосам. – Тебе нечего бояться.

– Я боялась не за себя, – признается и поднимает на меня глаза.

А я проваливаюсь в них, растворяюсь, как мальчишка.

Чистые. Бескрайние. Они в самом деле напоминают небо.

Черт возьми, как же охренительно крепко я в нее влип.

Тереза выдыхает, и я вновь краду для себя ее губы. Но на это раз нежно, вдумчиво, почти невинно. Усмиряя зверя, которым был с ней вчера. Мы целуемся как дети. Будто впервые познаем это прекрасное чувство на вкус. Будто предвкушаем эту волшебную дрожь по телу, этих бабочек внизу живота…

Я не хочу ее отпугнуть. Не хочу давить на нее, торопить, вынуждать. Хочу, черт возьми, по обоюдному. Чтобы в один момент она захотела продолжения сама. Чтобы была готова и понимала, что после уже ничто не будет как прежде. Для меня – нет. Ведь я уже весь в ней по уши. И походу, до самого конца.

Глава 18

Ри

Мы целуемся, не отрываясь друг от друга.

До остановки дыхания.

Так мне кажется, потому что я не могу насытиться им.

Аномалия. Безумие. Хаос. Но я чувствую такое впервые. Чтобы при каждом скольжении губ ощущать хлесткие удары электричества, а на вдохе – как в нехватке кислорода схватывает грудь. Чтобы сходить с ума от запаха кожи и дышать, дышать, дышать…

Поцелуи Макстона осторожные и бережные, медленные, словно он боится ненароком меня отпугнуть. Прикосновения – плавные, но уверенные, возбуждающие каждый механизм в теле, каждый рецептор и каждый химический элемент.

– Я буду банален, если скажу, что ты очень красивая? – водит губами по моей шее.

– Нисколько не банален…

– Чертовски вкусная? – намеренно дразнит. – С запахом персиковой сдобы и пряной ванили… – продолжает, покрывая горячей нежностью кожу.

Выдыхаю, и всю от макушки до пят моментально опаляет жаром. Мурашки обсыпают ключицу и плечи, а после – стремительно мчатся ниже. Секунда. И нас оглушает какой-то сверхъестественной вспышкой. Мы не сговариваемся. Не словами. И я упускаю момент, когда оказываемся наверху. Узнаю стены, которые столько долгих недель наблюдала в свое окно. Я в комнате Марса. И это совершенно точно не сон. Макстон слабо тянет меня за собой на кровать, а я будто бы знаю, что ему нужно – поддаюсь и смело забираюсь на него сверху, упираясь ладонями в обжигающую даже через футболку грудь. Мгновение. В глаза. И наши губы сцепляются с новой неистовой силой. Хриплое рычание бьет по и так оголенным нервам, пальцы запутываются в волосах. А я чувствую то же, что чувствовала вчера, когда он так же страстно меня целовал – сладкую боль внизу, которая с каждой секундой стягивает живот лишь сильнее.

– Терри-и-и… – шепчет где-то между эйфорией и сумасшествием, в котором, кажется, я вот-вот безвозвратно сгорю.

Кожа горячее лавы, пульс практически на нуле.

Мы оба не играем.

Больше – нет.

Между нами – ни преград, ни запретов, ни обстоятельств. Ничего, кроме бешеных, сравнимых с паранойей, чувств, от которых срывает голову и плавится сердце, а каждая клеточка натягивается тугой металлической струной.

– Слаще меда, черт возьми, – выдыхает мне в рот одновременно с тем, как его пальцы глубже закапываются в волосы, собирая их в кулаке на затылке.

Вызывающе кусает за губу, царапает ее, оттягивает, а после грубо целует, заглушая сорвавшийся с этих же губ стон, будто бы знает мою реакцию доподлинно. Будто не сомневается, что мне понравится и что я мысленно попрошу еще. Потому что я прошу. Умоляю – дыханием, стонами, биением пульса. Тем, как льну к нему, доверяясь. Смешивая наши тяжелые дыхания, тела и запахи.

– Мм, – мычу, когда подушечкой пальца Макстон задевает чувствительную точку за ухом. Когда ладонью стискивает бедро, при этом не переставая настойчиво целовать.

Еще один томный вздох, еще одно порочное касание, и наш, казалось бы, невинный эксперимент окончательно выходит из-под контроля.

– Нам стоит остановиться, пока я еще могу, – хрипит, а я понимаю, что, как бы мне ни хотелось продолжить, лучше сделать так, как он говорит. Я не сомневаюсь в своих чувствах, но… может, сомневается он?

– Да, – произношу на выдохе.

Наверное, нам обоим нужно время, чтобы остыть и все хорошенько обдумать, верно?

Отстраняюсь, но Макстон практически сразу ловит мое запястье, сжимая вокруг него пальцы.

– Я сказал, что нам стоит остановиться, а не что ты должна уйти. – А разве это не одно и то же? – Иди сюда. – И пискнуть не успеваю, настойчиво притягивает к себе и держит так крепко, что даже если бы я и хотела уйти, точно бы не смогла. Когда осмеливаюсь поднять на него взгляд, то замечаю по-мальчишески озорную улыбку, от которой замирает сердце. – Мы будем лежать.

– Просто лежать?

– Да, Бэмби, просто лежать, – усмехается, обезоруживая меня своей хваткой.

Но просто лежим мы недолго. Усталость утягивает в свои объятия шустро, едва ли не сразу. Последнее, что помню: слова Макстона о том, что надо бы, как и подобает настоящему рыцарю, пригласить меня на свидание, потому что в следующий раз он хочет целовать мои губы без угрызений совести, не думая о том, что в моей голове все происходит слишком быстро. А в моей голове все не быстро. Единороги, фейерверки, розовые мечты… там все ИДЕАЛЬНО. Так, как нужно.

Засыпаю, пригревшись у его горячего тела и вдыхая фантастический запах, которым, кажется, не перестану затягиваться ни через год, ни через два, ни даже за целую жизнь. Потому что разве можно надышаться любовью?

Просыпаюсь посреди ночи от того, что горло с силой схватывает жажда. Конечно, разгуливать по чужому дому (дому своего парня?), наверное, не совсем правильно. Особенно, учитывая, что хозяин этого дома крепко и глубоко спит. Но будить Макстона так не хочется, что решаюсь спуститься одна.

Папа проектировал все дома одинаково, но внутреннюю отделку, как мог, старался разнообразить. Дом Макстона Рида разительно отличался от остальных. Я бывала почти во всех, знаю, о чем говорю. Четкие, простые линии, выраженный минимализм. В доме нет ни лишней мебели, ни вызывающего декора. Все выдержанно, но в то же время смело. У всего здесь определенно был характер, и, как и его владелец, оно обладало каким-то непостижимым притяжением, от которого было трудно скрываться.

Налив воды из фильтра, выпиваю весь