Веди меня через бури горы Химицу - Мицуно Вацу

незнакомыми людьми за его пределами было кардинально разным опытом. Я совершила огромное количество ошибок, вплоть до попытки пожать руку торговцу и съесть купленное яблоко прямо на ходу, из-за чего «дальнюю родственницу госпожи Мацудайра» прозвали чуть ли не блаженной. Ну или, по крайней мере, очень странной. После этого Изуми логично заключила, что я ещё слишком гайкокудзинка и не готова к путешествию в порт Дэдзимы.

Летом мне впервые пришло на ум слово «пленница» в контексте… меня. Нет, меня никто не запирал в комнате, не угрожал – все слуги дома и сама госпожа Изуми продолжали относиться ко мне с уважением, которого я не знала и в родной Сакуре, но что-то было не так. Всё чаще Изуми пропускала приставку «сан» или «госпожа» рядом с моим именем, всё реже она соглашалась обсудить приближение моего отъезда, и всё труднее мне было остаться наедине с собой – Аяка стала буквально моей тенью, объясняя такое изменение беспокойством Изуми за меня. Даже в первые месяцы моей жизни в Гокаяме меня так не стерегли, хотя тогда я представляла для семьи Мацудайра куда большую угрозу.

Сначала я думала, что такие незначительные, но ощутимые изменения стали следствием ряда неудач, обрушившихся на дом и его обитателей. Начиная с зимы то обваливалась крыша в пристройке, то умирали рыбки в пруду, то по очереди заболевали слуги и даже сама Изуми. Я уже убедилась в суеверности местных жителей и думала, что всё это хозяйка дома считала плохими знамениями, череда которых могла повлиять и на успех моего отъезда. Но даже в спокойные дни и недели, когда ничего неприятного не происходило, её отношение ко мне становилось всё более отстранённым. В августе, который соответствовал местному лунному месяцу минадзуки – ровно через год после страшной снежной ночи в деревне Флекни – я решилась на серьёзный разговор с хозяйкой дома.

Всё происходило так:

– Госпожа Изуми, могу я с вами поговорить? – я поймала её прямо в коридоре и склонилась в вежливом поклоне, преграждая путь.

Она подняла на меня взгляд тёмных глаз и едва заметно поджала губы.

– Мне нужно отправить письма, Минори. И переговорить с мастерами шелкопрядения. Разговор может подождать до завтра?

– Боюсь, что нет. Если помните, я несколько раз уже намекала на то, что хотела бы кое-что обсудить с вами. Мне нужна ясность.

Губы Изуми сжались ещё плотнее. Мне всегда казалось, что её рот, подкрашенный карминовой смесью, жил отдельной от лица жизнью. Большую часть времени понять её эмоции можно было только по нему.

– Мне кажется, ты позабыла несколько уроков этикета, во время которых мы касались уважительных отказов. В данном случае это был он, – сказав это, Изуми попыталась обойти меня, но я снова преградила ей путь.

– Госпожа Изуми, я живу в вашем доме уже год как нахлебница. Это доставляет неудобства мне и стесняет вас. Я должна вернуться домой, и вы сами обучали меня всему только для этого. Что же изменилось? Неужели я ещё не готова?

– Минори, твой тон и игнорирование моей вежливости очень хорошо показывают твою неспособность отказаться от привычного образа и чуждых нам свобод, – холодно ответила Изуми. – Если тебе неловко жить нахлебницей, покажи свою благодарность и жди момента, когда я смогу помочь тебе отправиться на родину. Было что-то особенное в том, как она произнесла слово «благодарность» – какой-то подтекст, который я не понимала. И во избежание новых споров решила сразу уточнить:

– Как я могу вас отблагодарить?

Внезапно взгляд хозяйки дома стал по-настоящему мрачным.

– Неужели мы выказали тебе недостаточно уважения? Неужели не проявили должного почтения? – почти прошипела она.

По моей спине прошёл холодок тревоги. За год мне так и не удалось узнать, каким человеком была Изуми. Точнее, я видела её внешнюю маску доброжелательности, но тот образ, который она открыла мне в этот миг, разительно отличался от неё.

– Что вы имеете в виду? – тихо спросила я.

– Неважно, – качнула она головой, возвращая на лицо выражение полного спокойствия. – Возможно, он был прав.

– Кто был прав?

– Помощь по дому будет хорошей благодарностью. Спроси у Аяки, чем она может тебя занять и чему обучить, – с этими словами Изуми положила руку мне на плечо, буквально отодвигая с дороги, и пошла прочь по коридору.

Тот разговор не дал мне ни одного ответа на мои вопросы и никак не приблизил меня к дому. Но он изменил моё положение в обители Мацудайра. С того дня я стала чем-то средним между слугой и не очень желанной гостьей, которую почему-то всё ещё не решались выгнать. Аяка и другие обитатели дома, кроме госпожи Изуми, по-прежнему называли меня госпожой, но теперь я помогала им с работой, которую могла осилить: подшивала вещи, готовила чай так, как меня обучила госпожа Мадока и даже иногда ухаживала за садом под чутким присмотром приходящего из деревни старичка Хироши. При этом со мной никто не спешил говорить по душам, и с моим появлением другие обсуждения смолкали или, в особо обидных случаях, переходили на китайский, которым владели все обитатели дома, кроме меня. О возвращении домой речи тоже больше не шло – на мои просьбы и уговоры Изуми находила сотни возражений и отговорок, которые в момент диалога с ней казались такими логичными и важными, но стоило мне подумать о них перед сном, как теряли всякий смысл.

Таким образом, к осени и празднику Момидзи я начала серьёзно задумываться о побеге. Но, во-первых, на него нужны были деньги, а воровать у Изуми мне не позволили бы ни совесть, ни воспитание, а во-вторых, нужно было составить чёткий план пути и, в идеале, найти кого-то, к кому можно было прибиться сопровождающей, чтобы не потеряться по дороге.

Для всего этого мне нужны были знакомства за пределами дома Мацудайра, завести которые под присмотром Аяки – куда более зоркой надзирательницы, чем когда-то для меня была миссис Тисл – не представлялось возможным.

Из воспоминаний и призрачных планов меня вырвал собственный протяжный зевок, который я не смогла сдержать.

– Госпожа… – укоризненно пролепетала Аяка. – Хотя бы рукавом прикройтесь.

К этому моменту хозяин тясицу уже поставил перед нами маленький столик и по всем правилам разлил в две чашечки ароматный белый чай, который за год успел стать моим любимым. Я быстро сделала глоток, надеясь, что приятная горечь вернёт мне немного бодрости.

– Вы снова плохо спали? – не унималась служанка. – Может, вам положить в подушку мешочек с