На твоей орбите - Эшли Шумахер

Когда мы помогаем убрать посуду и выключаем телевизор, а Кит просит Сэма проводить меня в комнату и помочь сменить постельное белье, я так рада возможности наконец поспать, что комната Сэма меня совсем не интригует. Всплеск адреналина сменился упадком сил, когда я наконец смотала этот клубок до конца.

Так, по крайней мере, я себе говорю.

Я уже была в комнатах у мальчиков. Почти всегда там можно найти одноцветное одеяло безо всяких узоров. Может быть, с полосой внизу, но обычно оно скучного синего, зеленого или серого цвета.

Согласно шаблону, на полке должны стоять трофеи, добытые в разном возрасте: они могут быть из младшей школы или получены на этой неделе в каком-нибудь спортивном состязании. Но всегда расставлены на деревянных полках прямо над кроватью или рядом с ней.

Иногда прикроватные тумбочки остаются еще со времен раннего детства. Такие молочно-белые, с двумя ящичками, в стиле ранчо, которые были почти в каждом доме, хоть все и покупали их в разных местах. Вероятно, в комнате стоит компьютер, оснащенный клавиатурой с подсветкой и мышкой с дополнительными клавишами для игр; может, в нишу тумбочки втиснута парочка старых книг из обязательной школьной программы.

Не знаю, что ожидаю увидеть, когда Сэмми Джордан открывает дверь в свою спальню и, коснувшись рукой моей спины, мягко толкает меня внутрь, но точно не это.

В комнате пахнет свечкой. Она горит на столе в дальнем углу комнаты, и стол этот не похож на пережиток детства или покупку на дешевом маркетплейсе. Вероятнее всего, он сделан на заказ, если судить по металлической окантовке ящиков и ножек.

Стол – первое, что бросилось в глаза, поэтому я и подхожу к нему. Притворяюсь, что хочу разложить на нем туалетные принадлежности, но на самом деле просто хочу взглянуть поближе.

– Это я сделал, – говорит Сэм.

Он еще не ушел.

Я ахаю и тут же ужасно смущаюсь (я что, мультяшный персонаж?), но, повернувшись к Сэму, вижу, что он улыбается. Слегка самодовольно.

– И каркас кровати, – заявляет он. – И сундук.

Когда осматриваю все названные вещи, пазл складывается. У них действительно похожая форма. Не уверена, что это правильное слово, но именно оно приходит в голову. Их словно нарисовала одна рука, создал один мозг.

– Они прекрасные, – говорю я. – Даже не знала, что ты таким занимаешься. Не знала, что умеешь.

Как глупо прозвучало! Я вообще понятия не имею, чем Сэм занимается. Все-таки мы не общались столько лет.

Но, если подумать, это логично. Именно Сэм конструировал архитектуру и инфраструктуру нашего Улиткограда. Кучки земли (это были за́мки), нарисованные палочкой дороги. Как-то раз он соорудил палатку из щепок и почти наверняка чистой салфетки, которую я выудила из рюкзака. У палатки даже полог открывался. Помню, как Сэм просиял, когда я сказала, что это лучше, чем у моих Барби.

Сэм пожимает плечами. Комплименты уже не действуют на него так, как в детстве.

– Я в десятом классе ходил на уроки труда, где работал с деревом и металлом. Хотел побыстрее с ними разобраться, чтобы в старших классах было больше времени на футбол.

Моя рука замирает на крышке кофра.

– Что тебя остановило? Если хорошо получалось, почему бросил?

Он заходит в комнату, берет меня за плечи и осторожно поворачивает спиной к себе, а потом вытягивает руку… Ах да. Вот же они. Часть шаблона. Типичные полки над кроватью с типичным рядом кубков, медалей и ленточек. Их много. Надеюсь, полки выдержат и не решат обрушиться в завершение этого странного дня и меня не раздавит грудой пластика и металла.

– Из-за футбола? – разглядывая трофеи, спрашиваю я, просто чтобы подтвердить свои догадки.

Сэм кивает и опускает руки.

Тот факт, что я не заметила полку сразу, подтверждает красоту сделанной им мебели. А трофеев действительно очень много. Интересно, у него просто руки не доходят убирать старые или они все ему одинаково дороги?

– Потому что тебе нравится, да? – спрашиваю я. – Футбол?

Я знаю, что люди – это не только шаблоны. В нас есть нюансы и целый ворох других вещей, из-за которых Сэм так долго молчит после такого простого вопроса.

Но еще я знаю, что тишина и есть ответ, а его «Конечно нравится» звучит слишком поздно, слишком тихо, слишком отрепетированно.

Это не должно поменять наше решение – мое решение. Но, стоя здесь, в его комнате, его личном пространстве, и осознавая то, о чем я догадывалась еще с момента исполнения «правда обещания», я вынуждена пересмотреть абсолютно все.

Особенно ту часть, где лучшим вариантом для нас было разойтись в разные стороны.

Где-то на первом этаже бьют часы. Уже поздно. Слишком поздно для долгого разговора о будущем, об ожиданиях и обо всем с ними связанном.

– Мебель замечательная, – говорю я. – У тебя талант.

На это Сэм ничего не отвечает. Он отходит к противоположной стороне кровати и снимает постельное белье.

Глава 16

Сэм

Я словно вижу ее впервые. По крайней мере, впервые с младшей школы. В моей спальне Нова выглядит совершенно по-другому. И я совершенно не думаю: «А что, если мы оба сейчас ляжем в кровать?» Вовсе нет.

Здесь она могла быть кем угодно: гостем мамы и папы, кузиной, заехавшей на пару ночей.

Она наклоняется и расправляет простыню, а я смотрю, как прядь ее волос падает на плечо и ложится под ключицей.

Точно не кузина.

С тех пор как она тут оказалась, все кажется нереальным. Тут – в смысле в городе, в школе и даже в моем доме последние пару часов.

Я не могу сказать, что мне это по душе. Хотя, глядя на нее в моей спальне, среди мебели, сделанной моими руками, я и узнаю, и не узнаю ту Нову времен Улиткограда и поцелуев в ладонь.

Мне не нравится видеть свою комнату ее глазами. Я чувствую и гордость, и злость, а в своей комнате я такие чувства испытывать не должен. Это должно быть место, куда я прихожу для отдыха и сна, а не для того, чтобы переживать экзистенциальный кризис.

Но именно в экзистенциальный кризис она все и превращает. Это написано у нее на лице: уголки губ опускаются, когда она смотрит на ряды кубков; брови приподнимаются и черты смягчаются, когда она разглядывает сделанную мною мебель.

Что скажет Нова, если узнает, как часто я убегаю в сельскохозяйственный амбар, чтобы поработать с деревом или узнать, нет ли у мистера Самптера новенького проекта?

Она говорит, что у меня талант, но произносит это как вопрос из этих дурацких личностных тестов.

Давненько я не вспоминал наши девяносто девять процентов. Наверное, потому, что Нова пытается их не замечать, настаивает, что они ничего не значат.

– Ты другие вопросы помнишь? – спрашиваю я ее. – Из теста.

Нова замирает с моей любимой подушкой в руках.

– Кажется, один был: «Считаешь ли ты, что у тебя хорошая память?» – Она смеется. – Полагаю, у нас обоих ответ отрицательный, да?

Она шутит: как мы можем ответить «да», если не удержали в памяти ничего из теста, который проходили две недели назад?

Но я тоже не забыл этот вопрос. Не забыл панику, охватившую мое тело, – она появляется всегда, когда я вижу слово «помнить». Для меня оно словно приказ, словно одно-единственное слово запрещает мне забыть все жуткие вещи, что со мной случились.

Я спешно ответил «да», надеясь, что, если быстро проскочу вопрос, из шкафчика в мозгу не вылезет монстр, под кроватью не зашевелятся чудища.

Нова смотрит на меня. Может, дело в том, что, едва наши взгляды встречаются, я осознаю, что эти самые глаза смотрели на меня сквозь дыру в заборе, но, какой бы ни была причина, я вспоминаю.

И воспоминание хорошее.

Помню, каким большим ощущалось сердце в груди, когда я выходил из автобуса и бежал домой, немного опаздывая. Помню, что знал: Нова будет ждать меня. Может, уже начнет обустраивать Улиткоград под забором, может станет собирать несъедобные ягоды с куста