На твоей орбите - Эшли Шумахер

и дождливая, и даже не потому, что мистер Самптер заболел, мастерская закрыта в его отсутствие, и мне негде спрятаться и поработать над игрушечной кухней.

Кажется, дело во мне.

Каждое утро я просыпаюсь и говорю себе, что ничего не изменилось. И на самом деле так и есть. Нова – временное явление. Ускоряя этот процесс, мы просто приближаем неизбежное. Но последние три дня ощущаются так, будто пьешь газировку, которую забыли закрыть: вкус вроде тот же, но не совсем.

Я пытаюсь вспомнить, радовало ли меня что-то до приезда Новы.

Пытаюсь вспомнить, чувствовал ли когда-то радость или Нова и есть моя радость, а без нее мне плохо.

Вот и опять наступил очередной вечер, когда мне хочется быстрее пойти спать – в надежде, что завтра будет лучше. Однако я не устал. В конце концов я открываю глаза и беру телефон, лениво просматриваю соцсети. Может, это занятие поможет задремать.

Интернет почти умудряется меня усыпить, как вдруг я наталкиваюсь на обычный с виду пост, который оказывается рекламой аккаунта под названием «А вы знали?».

Это инфографика. Крупным полужирным шрифтом написано: «Интересный факт! Вы знали, что с Земли всегда видно только одну сторону Луны? У них одинаковая орбита».

Попялившись на пост, я закрываю страницу.

Совпадение. Просто очередное совпадение.

Но вот следующее событие я игнорировать не могу: приходит уведомление о письме с заголовком «Больше информации о результатах "Краш"-теста!»

Не могу не кликнуть. Наверняка предложат купить еще мэтчей или типа того, но я ошибаюсь. В письме написано: «Из всех школ-участниц этого года твой мэтч № 1 входит в 2 % лучших результатов. Поздравляем и счастливой тебе влюбленности!»

Потом мне и правда предлагают купить мэтчи, но я уже не читаю.

Я выбегаю из дома, несусь к ее окну, слабо понимая, что делаю, пока она не говорит: «Ты поломал достаточно. Не хочу добавлять к списку разбитое окно».

Она не улыбается – не совсем, – но она подошла.

Не могу не улыбаться в ответ.

– Вероятность провала была девяносто девять процентов, – напоминаю я ей. – У нашей попытки не видеться.

Она пробегается пальцами по подоконнику, смотрит вниз, но не на меня.

– Я же сказала, что это был глупый тест.

– А я сказал, что это знак.

Ее взгляд встречается с моим, и внутри все сжимается от грусти в ее глазах.

– Мне нужен гораздо более крупный знак, если мы… если есть…

Нова замолкает и громко выдыхает. Я не тороплю, хотя мне ужасно хочется знать, что она собирается сказать. Но если она не готова, а я буду давить на нее, она передумает говорить.

Пока я жду, мысли возвращаются к тому платью из звезд, галактике, оставшейся в примерочной магазинчика. Собирается ли Нова на бал выпускников? Станцует ли со мной хотя бы раз? Будет ли этого достаточно? Я точно знаю, что нет. Если все так и закончится – одним танцем, это будет словно конфетка для голодающего. Радуйся, голодающий, это лучше, чем ничего.

– Все указывает на то, что это плохая идея, – говорит Нова.

Я жду продолжения. Она поясняет:

– Нехорошо, что мы пытаемся запихнуть что-то из нашего детства в школьную жизнь. Это несправедливо ни по отношению ко мне, ни по отношению к тебе. – Она замолкает, а затем повторяет слова, сказанные ранее: – Это несправедливо по отношению к Эбигейл.

Настал мой черед молчать. Взгляд Новы тяжелым грузом давит на грудь, и никто не поможет мне его снять.

– Ты собираешься с ней расстаться?

– Нет.

Я ответил сразу, без всяких сомнений, и, кажется, это удивило нас обоих. Я вижу, как Нова тяжело сглатывает.

– Ты ее любишь?

Она уже задавала этот вопрос в самый первый день, но обтекаемо. В этот раз вопрос прямой, острый. Наполовину вопрос, наполовину обвинение.

Я удивлен, как быстро второе «нет» слетает с губ.

Не знаю, чего я ожидал от Новы, но не того, что увидел у нее на лице: разочарование, возможно, даже печаль.

Неужели ей послышалось, что я не люблю ее? Это совершенно другой вопрос, на который у меня нет точного ответа, но я знаю, что это не «нет». Нова снова вздыхает и спрашивает:

– Тогда зачем ты остаешься с ней?

Я судорожно пытаюсь подобрать правильные слова, принадлежащие Вселенной, которая связывает Луну и Землю, Вселенной, которая показала мне два знака, друг за другом, заставила покинуть свою комнату и прийти сюда.

Каким должен быть ответ, чтобы Нова сделала то, что делала каждый раз, когда мы обещали держаться друг от друга подальше? Как заставить ее остаться?

* * *

Нова

Я знаю ответ на свой вопрос.

Он остается с ней, потому что это легко.

Он остается с ней, потому что ему кажется, что так должно быть.

Так он говорил, так действовал. В торговом центре это стало совершенно очевидно: рядом с Эбигейл он выглядел так, будто пытается выбраться из ловушки.

Может, если бы не Лиам, я бы попыталась продолжить эти странные недоотношения – наполовину ностальгию, наполовину любопытство.

Если бы не колледж и не будущее, несущееся на меня со скоростью сто шестьдесят километров в час, может, тогда бы я сказала: «Почему нет?» – и попыталась бы понять, кем мы с Сэмом могли бы быть.

И может, если бы я не провела время с Эбигейл, которая придерживается шаблонов, при этом ломая некоторые из них, я бы не ощущала такую злость.

Может, если бы она не была такой доброй.

Может, если бы не пыталась со мной подружиться.

Наверное, все эти мысли можно прочитать у меня на лице. Сэм отвечает очень осторожно.

– Эбигейл… она хорошая, – говорит он. – И в теории мы отлично подходим друг другу, но на этом все.

Чувствуя, как разбивается сердце, я говорю:

– Может, и мы с тобой тоже хороши только в теории.

Сэм отшатывается назад, словно его ударили. Мне хочется плакать, но я держусь.

Погода словно разозлилась. Начинает лить дождь, собиравшийся весь день.

– Мы были хорошими друзьями, Сэмми, – говорю я. Он стоит внизу, я наверху, но, клянусь, мы словно рядом. Клянусь, я чувствую его резкое дыхание на своей щеке. – Отличными друзьями, но это… это было очень давно. Тест ничего не значит, и пора перестать притворяться, что это не так. Это просто случайность. Не знак и… не что-то другое.

Все это мы говорили и раньше, но всегда с полуулыбками, держась за руки, понарошку.

Сейчас я серьезна.

Так и говорю – и Сэму, и самой себе:

– Я серьезно.

Даже со второго этажа я вижу, как от глубоких вздохов вздымается его грудь.

– Что, если мы с ней расстанемся? – спрашивает он. – Это что-то изменит?

Сердце трепещет. Я это игнорирую.

– Нет, – честно отвечаю я. – Нет, я так не думаю. Потому что ты не хочешь, иначе сказал бы. И я все равно скоро уезжаю, и мы все равно останемся… – Я замолкаю, подыскивая слова получше. – Мы хватаемся за соломинки, пытаемся прикрутить прошлое к настоящему. – Начинают литься слезы. К счастью, голос остается ровным. – Как бы сильно мы ни хотели. Разве у нас недостаточно причин перестать, Сэмми?

Сэм закрывает уши ладонями. Его жест вскрывает потерянное воспоминание: он делал так в детстве, если рядом грохотала машина или кто-то громко швырял мусор в бак. Однажды он закрыл уши на велосипеде и упал. Отпустил руль, не думая, и ободрал колени.

В груди вырастает пустота. Сейчас, в эту секунду, я для него – внезапный громкий звук.

Но, так же как грохочущий автомобиль или сосед, выносящий мусор, я не желаю ему зла.

В отличие от грохочущего автомобиля или соседа, выносящего мусор, я осознаю, что сделала.

Сэм разворачивается к дыре в заборе, все еще закрывая уши руками. По небу разносится раскат грома.

Я почти не слышу слов Сэма:

– Лучше бы ты не приезжала.

Середина

У каждой истории есть середина. Середины – мутные, непослушные существа. Они забирают всю грязь из конфликта и воду из потока истории и смешивают их вместе, превращаясь в зверя из грязи, который рыщет по страницам до самого конца.

Наш зверь давно уже подкрадывался